– Это был очень большой, некрасивый фаранг с квадратным лицом, – продолжил монах, – с щеткой рыжих волос и водянистыми пустыми глазами. Работал он скверно, нрава был упрямого, а главное, совсем не говорил по-тайски и не мог учиться. Мы кое-как объяснялись на английском, но оба знали этот язык довольно плохо. Я уже думал отослать его обратно в мир – что от такого толку в монастыре? Но тут однажды Сэтаасу выпало совместное послушание с Хинхоем, молодым парнишкой, очень смышленым. Они вместе убирали в храме, когда я вошел туда и услышал, как они весело беседуют на незнакомом мне языке. Оказалось, что Хинхой вырос в России. Я вызвал обоих к себе и наконец смог нормально поговорить с Сэтаасом. О, как этот фаранг жаждал спасения! Это был недобрый человек, изломанный, отягощенный преступлениями, но полный духовного огня. Ни в одном из моих учеников за все годы не было такого стремления к освобождению от зла. Я решил его не выгонять… Сэтаас начал жадно внимать учению, через перевод Хинхоя. И его энтузиазм стал действовать на трех молодых монахов. Странным образом этот угрюмый человек подружился со всеми, кроме старого Паланга, который с самого начала относился к нему со страхом и презрением.
Так прошло несколько месяцев. Но в начале холодного сезона, перед праздником Лой Кратхонг, Сэтаасу стало совсем плохо. Вызывать доктора из поселка он отказался – видимо, больше не боялся смерти, мое учение пошло на пользу. Он попросил у меня благословения, горячо поблагодарил, а потом сказал, что хочет побыть наедине со своими тремя друзьями. Я позволил, вышел на террасу жилого корпуса. Было слышно, как он хрипло говорит что-то по-русски, а Хинхой переводит. Слов было не разобрать. Но после прощания Сэтаас не спешил умирать. Лежал в забытьи, в мучениях, но продолжал жить. Так длилось почти неделю, пока рано утром я не услышал вопль старого Паланга, который ухаживал за Сэтаасом в последние дни. Мы вместе с молодыми вбежали к нему в келью и увидели истекающее кровью тело Сэтааса, лицо и грудь мелко изрезаны ножом, пальцы отсечены, язык вырезан, чтобы не кричал…
Огневский увидел, как массивное лицо старика рассекли глубокие морщины, мощная челюсть выпирала – настоятель стиснул зубы.
– От ужаса я впал в оцепенение, – заговорил настоятель после пары минут молчания. – Монахи закричали, и только старый Паланг сохранил самообладание. Он сказал: «Надо бежать к лодке. На острове убийца». Мы выбежали к причалу, но там нас убийца и ждал. Стоял возле второй лодки, в которой прибыл ночью. Он был еще больше и уродливее Сэтааса, только не рыжий, а черный, и в его лице не было даже подобия духовной жажды. Он заговорил по-английски, медленно и очень зло, показывая на нас большим окровавленным ножом: «Стасик, покойник, сказал, что камень у вас. Ну, попы́ оранжевые, гоните его сюда, а то вас всех так же настругаю». Мы стояли, не смея пошевелиться, тогда он спокойно подошел к Палангу, стоявшему ближе всех. Сбил с ног, прижал к земле и начал кромсать ножом… «Сейчас, сейчас!» – закричал Му. Он был самый сообразительный и смелый из трех. Попал ко мне тоже через старые связи в «темном мире». Говорят, сейчас он большой человек…
«Лангдуан… – понял Огневский. – Забавная кличка досталась будущему олигарху».
По-тайски «Му» означает «свинья».
– Му убежал в корпус и быстро вернулся, – продолжил монах, – неся что-то в руке. «Гив, гив ту ми!» [Дай, дай мне! – искаж. англ.] – заорал страшный человек. Му протянул к нему дрожащую руку, на открытой ладони лежал большой, сверкающий зеленый камень. Убийца взял его, но не успел Му сделать шаг назад, как тот схватил парня за горло. Мы поняли, что он не оставит свидетелей, ни одного из нас. Тут растерзанный Паланг, лежавший у ног фаранга, захрипел и поднялся. Обхватил злодея за ногу, впился зубами в голую икру… Это дало Му шанс, он вывернулся, оттолкнул от себя убийцу. Бедный Паланг на прощание устроил злодею яростную схватку – оказалось, что он до последнего дня оставался бойцом. Убийца не мог оторвать его от своей ноги, хотя бил ножом. Потом он не устоял, свалился, и они катались по песку, сцепившись… «В лодку!» – заорал Му. И мы бросились к причалу, залезли в нашу посудину, стали запускать мотор. Му запрыгнул последним, когда мы уже отчаливали. Стали отходить от берега… С ужасом я смотрел с кормы, как страшный человек высвободился от Паланга и долго добивал его. Он не торопился, знал, что нас в лодке четверо, а он в своей будет один. При такой разнице в весе догнать нас несложно. Наконец он сел в свою лодку, запустил мотор, но она почему-то не пошла ровно. Закачалась, завертелась на месте. Убийца стал яростно махать руками, даже прыгать. Должно быть, он кричал, но нам из-за мотора не было слышно.
Старик еле заметно улыбнулся, вспоминая этот момент, но тут же опять стал угрюм и серьезен:
– Му тогда всех нас успокоил: «Никуда не уплывет…» Лицо мальчишки было все в поту, глаза огромные и блестящие. Оказывается, он камнем успел искорежить винт на моторе.
«Вот так Савил, – подумал Огневский. – Уже тогда был не промах…»
– В деревне мы прибежали в полицию, – продолжил монах, – всё рассказали. Но когда к вечеру полицейский катер прибыл на остров, там уже никого не было, хотя они всё обыскали. Только холодный, вконец растерзанный Паланг. Страшный человек, видимо, решил добираться до берега вплавь. Мы не знали, доплыл ли… Нас временно поселили в большой людный монастырь, но велели никому из братии не рассказывать, чтобы не поднимать панику. Немного оправившись, трое моих молодых учеников вернулись в мир. А мне предстояла самая сложная борьба в жизни – вернуться на жуткий остров, где были замучены два моих духовных чада, и восстанавливать там монастырскую жизнь. Я мог отказаться, но понимал: если уступлю ужасу, он меня уничтожит. И я не уступал, хоть первую неделю был там почти один, с единственным послушником, ничего не знавшем об убийствах.
Первым делом я сжег старый жилой корпус, где погиб Сэтаас, во очищение от скверны; мы жили в шалашах. Я так и не знал, что это был за зеленый камень, погубивший Паланга и поселивший в моем сердце кошмар. Но однажды, где-то через год, приехал возмужавший Му Лангдуан. Он принес много денег – щедро пожертвовал на восстановление обители. Это на его средства мы возвели потом статую бога, дабы навсегда очистить это место от зла. «Вам больше нечего бояться, учитель, – сказал Му, – убийца мертв». Оказывается, страшного человека звали Гоча, он был грузин. Не знаю, что это за нация, я в фарангах не разбираюсь… Му пошел к своим старым друзьям по банде. Они отыскали убийцу, тот скрывался в Паттайе. «Больше он никого из нас не потревожит», – сказал Му.
Я принял щедрое пожертвование, но удивился, зная, как беден был Савил, когда пришел в монастырь. Я хорошо запомнил, что для него наша скромная жизнь, с питанием раз в день, не была чем-то особенным, мальчишка и до пострига жил почти так же. Му хитро улыбнулся: «Этот изумруд удалось хорошо продать». Пройдоха не только успел разбить мотор на лодке убийцы, он еще и подхватил зеленый камень, который тот выронил в борьбе с Палангом! «Это не воровство, – заявил Му серьезно, – Сэтаас оставил изумруд нам троим: мне, Эйю и Хинхою – в тот вечер, когда он позвал нас прощаться. Сказал, что троим молодым парням деньги нужнее. Но и вас велел не обижать, хорошо пожертвовать на монастырь. Мы не могли поверить такому подарку, но Сэтаас добавил: „Однажды за этим камнем могут прийти – и тогда помоги нам Просветленный“. Этот камень – большая, известная драгоценность в России. Там есть люди, очень опасные люди, которые считают его своим и захотят получить его обратно. Сатаас сказал, чтобы мы всегда были готовы». – «Но тогда… – спросил я. – Ты не боишься, что за камнем придут снова? Такие же, как этот Гоча, или еще хуже?..» – «Вполне возможно, – ответил Му, – и поэтому я послушаюсь Сэтааса, я буду готов. Могу и вам обеспечить хорошую охрану». – «Не нужно, – был мой ответ, – я тоже буду готовиться, но по-своему. Я должен победить ужас, который Сэтаас и Гоча поселили в моем сердце. И если кто-то придет, я должен встретить его смело, без страха, как посланца кармы». И вот, ты пришел…
