Второй вариант, самый оптимистичный: это какие-то тупоголовые бандиты, ничего в стрельбе не понимающие. Такие начнут палить без толку, изведут большую часть патронов, не имея особых шансов на успех. Это было бы очень неплохо.
Но Огневский не был ни пессимистом, ни оптимистом, ибо и то и другое лишь разные виды самообмана. Обычно в жизни срабатывает некий средний сценарий. Каким он будет в этом случае?
Положим, за ними гонятся не элитные спецы, но и не совсем тупые быки. Они не в силах бить прицельно из лодки в лодку, и понимают это. Как тогда логично поступить? Пожалуй, все просто – подойти на расстояние в метров пять, с которого качка уже не будет так страшна, и только тогда открыть огонь. Да, пули всё еще лягут неровно, но если метить человеку в туловище – это особой разницы не сделает. Вместо солнечного сплетения попадешь в пупок – жертва вряд ли почувствует разницу. А уж если палить всем вместе, да при хорошем запасе патронов…
Сценарий был скверный, но не то чтобы совсем. Потому что Огневский как раз мог считаться спецом и когда-то даже получил звание мастера спорта по стрельбе из крупнокалиберных пистолетов. Форму тоже более-менее удавалось держать, хотя стрелять из лодки по лодке – до такого он в своих тренировках не додумался…
– Пригнитесь пониже, – сказал Андрей, взводя затвор и прижимаясь к борту.
Когда противники подойдут на двадцать пять метров, у Огневского будет короткое окно, в котором он уже сможет вести более-менее прицельную стрельбу, а они – еще нет. Этот промежуток нужно использовать по максимуму.
Вражеские лодки приближались, они шли бок о бок, поднимая снопы белых брызг.
Андрей выглянул из-за борта. Мощным усилием воли заставляя себя не торопиться, сделал несколько выстрелов по левой лодке.
Ни в кого не попал, но немного пристрелялся в новых условиях. А главное, хоть бандиты и ответили парой залпов, но те не выбили даже щепки из бортов. Видимо, Андрей таки угадал: у этих молодчиков разрядов по стрельбе не имеется. Значит, вот оно, заветное окошко безнаказанной пальбы.
Андрей поднялся в стойку, насколько это было возможно. И стал не торопясь, хорошо прицеливаясь, стрелять.
В левой лодке были двое. Один отстреливался из-за форштевня, второй был на руле. Стрелок лег с четвертой пули Огневского. По рулевому Андрей выдал еще три патрона, но достать того не получилось, он был почти скрыт бортами.
Огневский опустился, перевел дыхание. Плевать на рулевого, править и стрелять одновременно он все равно нормально не сможет. Пора приняться за вторую команду.
На правой лодке стрелков было аж двое. Болваны палили почём зря – видимо, были большого мнения о своих навыках.
Один из бандитов упал с третьего выстрела и красиво свалился за борт. Его товарищ тоже недолго бы простоял, в магазине у Огневского было еще пять патронов. Но Андрей вдруг почувствовал за правым плечом струю горячего воздуха – пуля, едва не задела. Преследователи уже совсем рядом, окошко закрылось!
Это сбило Андрея с волны. Он кое-как выпустил по противнику остаток магазина, задел-таки в бедро, но сильно ли, было не разглядеть.
Огневский спрятался за корму, уже изрядно изрешеченную выстрелами, отработанным до автоматизма движением заменил магазин.
– Ум, вы как? – прохрипел он.
Его спутница сидела на полу, съежившись, не поднимая головы, но крепко держала руль одной рукой.
– Окей на кха! – прокричала она. Даже под обстрелом настоящая тайская девушка не забывает о вежливом «на кха».
Ну что же, преимущество Огневского в стрельбе стоило его преследователям двух бойцов. Оставались один раненый и двое здоровых. Но оба невредимых бандита – на руле. И стрелять нормально они смогут, только отпустив управление и встав в стойку. Нужно достать их прежде, чем они это сделают.
«Занятия в тире, раунд два», – злобно прошептал Андрей и приподнялся.
Только для того, чтобы снова укрыться за обшивкой борта.
Рулевой с левой лодки привстал и, не отпуская руля, палил по Огневскому. Толку от такой стрельбы было бы мало, держи он в руке пистолет, как его товарищи.
Но у этого был небольшой автоматический карабин, кажется натовский «Мини-Берилл». Он особо и не старался целиться, палил очередями по корме лодки Огневского. Расстояние уже сильно сократилось, и при такой скорострельности он вполне мог рассчитывать на попадание.
«Дождаться, когда он будет перезаряжать… – думал Огневский. – Тут я его и доста…»
Его мысли оборвал протяжный женский крик. Голос был очень тонкий, словно детский, и столько было в нем отчаянной боли, что Андрея пробрала дрожь.
– Ум!
Лодка закачалась и стала крениться – девушка выпустила руль. Она свернулась на полу калачиком, зажимая плечо, красно-розовое от крови. Похоже, одна из очередей пробила деревянную обшивку насквозь и задела его спутницу.
Огневский лег рядом, прикрыв ее своей рукой, все еще слыша, как стрекочет автомат.
– Держись, – прошептал он ей в ухо, – главное, лежи спокойно. Ни в коем случае не вставай, поняла?
Она не ответила.
– Поверь мне. Главное, лежи тихо. Я разберусь с ними и помогу тебе.
Без рулевого нечего было и думать о том, чтобы оторваться.
Что тут было делать? В голову приходил только один маневр, который, как и рукопашные приемы против стрелков, всегда казался Огневскому сказочным. Что ж, ничего не оставалось, кроме как проверить.
Огневский не любил японских учений. Они казались ему калькой с китайских, причем в процессе копирования куда-то утратилась свойственная Китаю глубокая человечность, а на ее место пришла фанатическая идея «долга» и «чести», возведенная в невыносимый, нелепый абсолют.
Но есть одно японское выражение, которое Андрей очень ценил. «Сиката га най» – «по-другому никак». Эту фразу обычно понимают в пассивном смысле, как признание невозможности, мол, «ничего не поделаешь». Но Огневский трактовал ее иначе: бывают ситуации, когда выход только один, и не важно, насколько он труден или невероятен.
Если выжить нельзя иначе как «сделав сказку былью», придется делать.
Андрей заглушил мотор. Лодка легла в дрейф поперек курса преследователей. Он выпрямился, удерживая баланс, – остановившаяся посудина сильно качалась. Поднял пистолет, сделал вид, что целится.
Противник на левой лодке вскинул автомат. Андрей глубоко вдохнул, мысленно сворачивая поток энергии, рожденной вдохом, в тугое кольцо у себя в груди. Потом направил абсолютный максимум своего внимания на черное жерло дула.
При верном исполнении техники субъективное время должно было предельно замедлиться, так что взгляд мог отследить по очереди вылетающие из ствола пули. В застывшем моменте это давало возможность неспешно наблюдать за их полетом, предугадать их траекторию и чуть заметно, на пару сантиметров, уклониться. При этом противник будет думать, что попал. Будет считать, что ты сражен, и окажется совершенно не готов к удару от «ожившего трупа».
