И эта простая, странная, абсурдная для большинства взрослых идея спасла Игоря. Не сразу, но он стал отключать боль утраты. «Эмоциональный милиционер», заставлявший соблюдать законы чувств, был упрям, но постепенно сдавался. Игорь отказывался его слушать – и тот оказался бессилен.
Через три дня после Открытия (так Игорь стал его называть, с большой буквы) уже встал с постели, к большому облегчению Егорыча.
– Чё мы теперь будем делать? – спросил Игорь.
Старик, как обычно щурясь, посмотрел ему в глаза, а потом вдруг закричал, видно, прорвалась вся накопившаяся досада:
– Да что тут поделаешь?! Назад в Еврейку тебе нельзя. Галька добилась прав на все наследство Володино. Нет у тебя теперь ни копейки. А если узнает, что у Савельева есть законный сын, – тебе тоже кровянку пустят. Будешь высовываться – закончишь, как твой болван-папаша!
Игорь начал закипать. Но тут же пришло на помощь недавнее Открытие: это еще один ложный закон. На тебя кричат – надо злиться. А я возьму и не буду. Он хорошо помнил чувство обиды со времен приюта: больно, тяжело, а ничего все равно не изменишь. Взрослому человеку рот не заткнуть, тем более теперь, когда ты нищий.
Открытая Игорем истина постоянно делала жизнь проще.
Они стали жить с Егорычем посреди тайги. Били зверя, ловили рыбу, собирали ягоды. Раз в месяц ездили на «буханке» в поселок – за продуктами и топливом для генератора.
– Кое-что мне батя твой оставил, чтоб совсем не пропали мы, – говорил Егорыч. – Немного, но хватит, пока не вырастешь.
Времени было полно. Игорь учился у Егорыча стрелять, повторял упражнения, которые показывали в городе тренеры. Было скучно и грустно, но Открытие помогало с этим бороться. А еще Игорь учился ценить простые вещи: вкус дикого мяса, радость удачного выстрела, сладкую усталость в теле после дня на тропе. В жестоком и скучном мире он приноровился ловить маленькую точку радости и сосредотачиваться на ней.
Через пару лет Игорь уже превосходил на охоте Егорыча, хотя тот в свои шестьдесят был еще в отличной форме. Но Игорь, не имея других занятий, отдал охоте все, что у него было, всю свою молодую силу и концентрацию.
С Егорычем было непросто. Если отец отрекся от коммунистической веры и всю жизнь страдал от этого, то его друг остался искренним адептом «красной религии», мечты о построении огромной, могучей и очень доброй страны. И потому его жгло и мучило все, что сейчас происходило в бывшем Союзе. На отца он, оказывается, был тайно, горько обижен. Старик одновременно горевал и злорадствовал о мучительной смерти друга.
Когда Егорычу становилось горько и грустно, он бил Игоря, в основном руками, но мог стукнуть и прикладом ружья. А когда совсем бесился, то грозил поехать в поселок, дозвониться до Гальки и выдать ей Игоря.
Сил защититься у мальчика еще не было, а правила о том, что нужно горевать и стыдиться, если тебя побили, он не соблюдал. Постепенно учился прикрывать самые уязвимые части тела, лечить синяки и вывихи.
В 1997-м Игорю исполнилось восемнадцать. Впервые за четыре года после их бегства они приехали на «буханке» в Биробиджан. В паспортном столе сделали молодому Штерну первый паспорт, знакомая паспортистка Егорыча обещала, что никто об этом не узнает. Мальчик смотрел на красную книжечку с орлами и читал: «Игорь Александрович Штерн», через «о».
– Жаль, что не Владимирович, – сказал Егорыч, – но так уж в свидетельстве о рождении было.
Игорь подумал, что у него была мать Александра, которой он не знал, отец Владимир, которого у него забрали. И ни от нее, ни от него не осталось и следа. У людей считается, что об этом надо грустить…
Они вернулись в тайгу и вроде бы стали жить, как раньше. Но вот зимой, когда ходили за кабанами по белой тропе, Игорь оступился и упал, скатился по откосу на лед замерзшего ключа. Через секунду раздался хруст, лед проломился, и Игорь оказался в холодной воде. Тяжелый рюкзак тянул вниз, но ключ был неглубокий, не утонешь. Он уже поднимался, когда в воду прыгнул Егорыч, схватил его под мышки и вытащил на берег.
Они тут же развели костер, как могли, стали сушиться.
– Не надо было, – сказал Игорь, – я бы сам вылез.
Егорыч только сплюнул.
– Вылез один такой… – Старик заметно дрожал. – Я обещал Володьке, что о тебе позабочусь. Так что заткнись лучше…
С тех пор у Егорыча стала сильно болеть спина. В такие дни он лежал и шептал проклятия, а когда проходило, бесился сильнее обычного, лупил Игоря ногами и даже замахивался ножом.
Игорь к тому времени уже крепко понял – не надо бояться за свою жизнь. Среди всех эмоциональных правил это самое глупое. Часто как раз тот, кто боится, гибнет первым. А в конце концов всё равно все помрем, так что незачем суетиться.
Но это что касается эмоций, а ведь есть еще «практическая сторона вопроса», как сказал бы отец. Игорь для того и учился отключать чувства, чтобы думать головой. Егорыч превратился в проблему, но ведь у проблем имеются решения.
После очередных побоев Игорь обдумал ситуацию и понял, что все складывается очень удачно. Во-первых, теперь он совершеннолетний, у него есть паспорт. Во-вторых, на подступах к хозяйству уже с неделю трется шатун – медведь, почему-то не впавший в зимнюю спячку и теперь «шатающийся» по лесу, страдающий от бескормицы, ведь ягод нет, реки с рыбой замерзли, а сладкие коренья – под метром снега.
Был ветреный февральский день, где-то в лесу то и дело раздавался треск – ломались под порывами сухие стволы. Егорыч сидел в своей комнате, слушал радио и пил черный чай, такой крепкий, что почти фиолетовый. Игорь тихо открыл дверь и с пары метров выстрелил старику в затылок из охотничьего ружья. В спину попасть было бы легче, но тогда Егорыч мог умереть не сразу, стал бы кричать, а это неприятно.
Пуля прошла навылет, оставила круглую дырку в стекле и исчезла за окном. Игорь ударил по стеклу прикладом, чтобы уничтожить след от выстрела, аккуратно вытер с пола и мебели капли крови и мозгов.
Еще накануне он потропил шатуна, нашел место, где у того была лежка. Оставил там тело Егорыча – голодный зверь ни за что не откажется от такого подарка.
Обыскал дом. Нашел в шкафу ту самую черную сумку, с которой они когда-то уехали из города. А в ней пакет с зелеными бумажками. Пересчитал – две тысячи пятьсот долларов. В те времена для глухого района это было очень много. Видимо, те самые деньги, что отец передал им когда-то на жизнь. Сначала, наверно, было три тысячи, а экономный Егорыч за четыре года потратил всего пятьсот. В столе нашел немного местных денег – два с небольшим миллиона дореформенных рублей.
Игорь положил в сумку свой паспорт, всю самую приличную одежду, два ружья, пистолет и патроны к ним. Хотел ехать на «буханке», но понял, что у него нет ни прав, ни документов на машину, а попадать к ментам не хотелось, тем более с таким грузом.
Поэтому он одиннадцать часов шел в поселок пешком. Дошел нормально, не привыкать, на автовокзале посмотрел на расписание. Самый дальний автобус был до Владивостока.
