– Вот же зазноба выискалась, – вспыхивает мигом Кали.
– Оля… – розововолосая пытается ее утихомирить. – Держи себя в руках.
– Держу, отлично держу. Не слышала, что ли? Она моего парня обозвала «каким-то»!
– Парня?! – Белоснежка переводит ошеломленный взгляд на меня. – Мало тебе Настьевой?
Вот и рассказал ей всё, блин. Пешком, что ли, домой пойти. Лесом эти женские разборки. Надо медитировать, астральное тело лечить, пока пернатые по мою шею не вызвали демонюгу посильнее.
– Братик? – и Лена здесь – по тротуару в нашу сторону шагает. – А ты что гуляешь? Оу, с девушкой?
– Да, сегодня он со мной, – вставляет Белоснежка. У нее прямо раздвоение личности – дружить нельзя, но гулять запросто.
– Но вообще в принципе девушка твоего братика – это я, – раскрасневшаяся Кали не сдает позиции.
Розововолосая лишь молча качает головой, воздев глаза к небу. Ушло твое воспитание в трубу, но ничего, еще научишь. Кали быстро схватывает, правда, в основном приемы удушающих и ударов.
Даже не заморачиваюсь, чтобы что-то отвечать на этот неадекват. Есть миссия поважнее – быстрее спасать Лену, пока дурными примерами не загубили мне сестренку.
– Мороженое хочешь? – беру ее за руку и увожу в кафе.
Там заказываю сестренке огромную креманку с клубничным пломбиром, а для себя небольшой вафельный стаканчик. Глаза Лены загораются от восторга. Уже когда мы за столиком уминаем сладкий десерт, присоединяется и трио девушек. И судя по следующим репликам, к консенсусу они пришли.
– Артем, прости меня, – мнется Кали, опустив глаза под строгим наблюдением своей подруги. – Я пытаюсь быть тебе хорошей девушкой, но не всегда могу смолчать.
Белоснежка лишь молча скрещивает руки на блузке, но переведенный на ледяную королеву взгляд розововолосой волшебным образом воздействует и на нее.
– Ладно, я тоже извиняюсь. Не положено княжеской дочери опускаться до публичных обсуждений статуса чужих отношений.
Хм, не очень понял, о чем она конкретно. Но мало ли что они там за дверями успели друг дружке наорать.
– Хорошо, что унялись обе, – подвожу итог дурацкого конфликта и перевожу взгляд на подругу Кали. – Но в этом, как понимаю, только твоя заслуга. Как тебя зовут?
– Кира Рисова. – Розововолосая смущенно опускает глазки.
– Очень приятно. Меня – Артем.
– Я знаю, – ее волнению нет предела. Щеки становятся цвета волос. Милота.
Хлопает дверь, и входит лицо, знакомое мне по Страшному миру. Белоснежка оборачивается на звук – и ее лицо вытягивается.
– Брат?! – едва не выкрикивает она. – Что ты здесь делаешь?!
– Привет, сестренка, – усмехается Глеб-Шприц. Мой былой товарищ, вместе с которым мы топили толпу борвасов в ревущей реке. – Давно не виделись.
Мягкой кошачьей походкой он приближается к нашему столу. Выдвинув свободный стул, усаживается.
– Как вас много, – цокает языком беловолосый юноша, бесцеремонно оглядывая девушек, Лену и меня.
– Брат, я должна сообщить отцу! – сжимает кулаки Белоснежка. – Тебе нельзя здесь быть! Ни в городе, ни даже в стране.
– Мне вообще нельзя быть, – Глеб вдруг обращается ко мне, золотые глаза сужаются, как у кота. – Прикинь, парень, какой у нас добрый отец – сказал родному сыну, что убьет его, если увидит. Мыслимо ли такое?
Молчу. Мне нечего сказать – слишком мало информации, чтобы дать оценку. В этом мире Шприц может быть кем угодно, даже насильником и убийцей.
– После того, что ты сделал… это огромная милость, – содрогается Света.
Глеб закидывает ногу на ногу.
– Подумаешь, разнес пару борделей до основания. И двадцати жертв не наберется. Зато как отжег – на весь центр светило, – подмигивает он.
Над нашим столом повисает могильная тишина. Кали и Кира непроизвольно отступают за мою спину. Одна Лена самозабвенно наяривает свой пломбир, не вникая в сказанные признания в убийствах.
«Глазами Жамбы» изучаю носителя возможной угрозы. Не вижу в Глебе ни «колодцев», ни русла живы. Он что, тупо маньяк, не знающий боевых искусств?
– Уходи, – говорит Света. – Пожалуйста.
Брат и сестра взирают друг на друга золотистыми глазами.
– Мне очень плохо, сестра, – вдруг признается Шприц. – Без близости Осколка – родовой геном истощает мое тело. Отец прогнал меня, прекрасно зная, что, не посещая алтарный зал, я не проживу и три года. Вся жива исчезла, саммо недоступно мне. Даже мои глаза видят смутно.
Под длинными ресницами Светы блестят слезы, но она лишь повторяет:
– Уходи, брат.
– Ты вообще слушала?! – резко вскакивает со стула Шприц. – Твой любимый братик умирает к чертям собачьим! Помоги мне, эгоистичная сука!
Он не успевает сделать и шага к ней, как от моего толчка отлетает на метр. Валится на пол. Немногочисленные посетители оборачиваются на сцену.
– Тебе сказали уйти, – перегораживаю дорогу Глебу, пока он поднимается на ноги. – Не пугай девочек и просто выметайся.
Парень изучает меня.
– Да, сказали. Что же, вызову такси, ты не против? – но он даже не достает кнопочный телефон из нагрудного кармана – просто говорит громко: – План «Б».
И в следующее мгновение понимаю, что телефон включен на громкую связь. Потому что в кафе на полном ходу врывается фургон. Лифтованный, в полном обвесе. Кузов спереди защищает кенгурятник из толстых труб. Проломив стену и окна, «Кавказ-Бездорожье» летит прямо на меня. Визжат покрышки по плитке пола, железные бока кузова сминают столики на пути. Ловкость Мурки бы выручила, но отступить я не имею права – за моей спиной Лена и Кали.
Летят вокруг обломки штукатурки, осколки стекла усыпают пол. Ревя двигателем, машина врезается в меня. Мои ладони вминаются в капот, продавливают кузов, в то время как грохот мотора бьет по ушам с каждой секундой все сильнее. Напрягаю бицепсы, и передок фургона слегка поднимается. Лопается стекло со стороны водителя.
– Что за горилла?! – слышу крик из машины.
Шины буксуют, разбрасывая облако стеклянных осколков и комья разбитого кафеля, двигатель ревет, перекрывая крики девушек за моей спиной.
Фара горит прямо перед моим носом, как глаз чудовища. Выпускаю нити, и крючья лесок разбивают дурацкие огни, а заодно и зеркала, влетают в салон сквозь окна. Слышен звук лопающегося стекла, затем пронзительный крик перекрывает шум сдыхающего мотора.
Я почти остановил фургон. Колеса в бессилии вспахивают пол, словно культиватор землю. Подача газа больше не поможет набрать скорость.
А в следующий миг наружу, над капотом, высовывается автомат. На черном дуле вспыхивают искры. Прямо мне в грудь летит горячий свинец…
