Для начала глава комитета по встрече и чествованию победителей – незнакомый мне представительного вида мужик в возрасте, обладатель зычного голоса и безукоризненных, с точки зрения туземцев, манер – толкнул речь, полную всяческих восхвалений в адрес славных героев, добивших Кивамуя Братоубийцу. Потом он начал расписывать будущий великий пир по случаю победы и вступления в освобождённую столицу Солнцеликой и Духами Хранимой тэми Раминаганивы, на который ждут всех, кто с оружием в руках бился за правое дело. И тут же, совершив изумительный плавный переход в своей речи, сей достойный и велеречивый муж вдруг заявил, что доблестному, мудрому и справедливому Сонаваралинге, о чьей воинской и магической силе слава успела разойтись по всему Пеу, надлежит, согласно повелению нашей благословенной повелительницы, немедленно привести к покорности земли Хона и Вэя. Причём выходило у этого папуасского цицерона, что мне оказано великое монаршее доверие, которое я просто обязан оправдать в рекордно короткие сроки.
В отличие от предводителей отрядов, участвовавших в последней битве, да и моих «макак», буквально загипнотизированных столь изысканной речью, состоящей из одних только «торжественных» слов, я этому словесному завораживанию не поддался. Беда только в том, что единственный способ преодолеть препятствие в виде «комитета по встрече» и проложить себе путь к Солнцеликой и Духами Хранимой, – это скомандовать своим бойцам «фас». Чисто технически сделать это несложно: «макаки» беспрекословно выполнят любой мой приказ, две сотни бойцов с лёгкостью настрогают мелкими ломтиками несколько десятков разодетых по последней туземной моде надутых индюков и наделают из них отбивных высшей категории, дружелюбный нейтралитет бонхойцев и сонаев, бывших с нами с самого начала, обеспечен, а мнением зрителей-текокцев можно в этом случае пренебречь. Но за стоящими на пути верных мне людей маячили толпы вождей и регоев со всего запада Пеу, через которых в дальнейшем придётся прорубаться к телу тэми. Устанут оружием работать мои ребятушки. Так что я вынужден изобразить радость по поводу оказанной мне чести и скомандовать своим бойцам поворот на сто восемьдесят градусов.
Если честно, чувствую себя сейчас примерно как в подростковом возрасте после встречи со шпаной по дороге из школы, когда точно так же тебя загрузят хитрым «базаром», по которому вроде и сам виноват выходишь.
Оставшись на дороге одни и освободившись от обволакивающе-завораживающего воздействия «торжественной речи», «макаки» начали соображать, что нас где-то обманули. Думаю, ещё немного, и они сообразят – в чём. Потому во спасение их неокрепшей дикарской психики и своей собственной репутации великого колдуна, вождя и прочее, приходится толкнуть речь, что не только этот индюк, но и духи мне также сказали идти на запад, ибо там предстоит найти что-то очень важное.
Это немного разрядило обстановку и уменьшило мрачности на лицах моих верных соратников, но всё равно возвращались к реке в полном молчании. Когда переправлялись, зарядил сильный дождь. До обустроенного «макаками» участка лагеря я добрался полностью промокнув. Настроения это не прибавило.
Странно, конечно, последние пять лет сколько раз попадал под дождь, и, бывало, не раз даже холоднее, чем сейчас, но почему-то никогда не мёрз, как сегодня. Посидев у костра и обсохнув, я немного согрелся, но вернулась утренняя разбитость, правда, теперь к ноющим мышцам прибавилась ломота в суставах. Уж не заболел ли я…
Обсуждение планов по усмирению Хона с Вэем, на которое допустили Ванимуя с частью его людей, прошло как-то мимо меня. Я больше был озабочен раскалывающейся головой и возобновившимся ознобом. Сворачивание нашей стоянки и сборы в путь занимали меня ещё меньше. Потом я вообще отключился на какое-то время. Проснувшись посреди ночи, почувствовал себя лучше, правда, всё ощущалось словно в какой-то дымке или тумане. Даже тошнота и начавшаяся рвота не доставляли особого мучения. Хорошенько проблевавшись, вновь заснул.
Утром, с трудом открыв глаза, не смог встать самостоятельно. Пара «макак» по команде Гоку поставила меня вертикально, и я, для начала опустошив желудок, еле переставляя ноги, двинулся в путь вместе со всем оставшимся в моём распоряжении воинством. Увы, очень скоро выбился из сил, и мои сопровождающие вынуждены были тащить меня на себе.
Дальнейшее слилось в череду пробуждений, во время которых меня обычно выворачивало наизнанку, и проваливаний в болезненное забытьё. Временами, кажется, я материл окружающих, обзывал их фашистами и троглодитами и требовал оставить меня в покое, бросить на дороге, чтобы хотя бы от тряски перестало мутить и тошнить. Но, вполне возможно, это происходило только в моём воображении. Впрочем, особого значения это не имело, поскольку выражал свой протест условиями транспортировки я на совершенно незнакомом кому-либо на острове Пеу языке. Да и знай мои «макаки», что я приказываю, вряд ли они бросили бы своего «пану олени».
Наконец, через целую вечность меня оставили в покое. То есть положили и больше никуда не тащили. После чего я отключился окончательно…
Глава 17,
в которой герой, придя в себя, неожиданно обнаруживает существенное изменение своего социального положения
– Он очнулся! – раздался вдруг незнакомый женский голос.
Несколько долгих секунд пытаюсь сообразить, кто очнулся и какого хрена об этом нужно орать мне прямо в ухо. Да ещё на каком-то нерусском языке, который тем не менее я почему-то прекрасно понимал.
Глаза открыть удалось с большим трудом. А подняться с довольно жёсткого ложа я вообще не смог. Даже не сумел плечи оторвать. Так что оставалось лежать и смотреть на жерди и сухие пальмовые листья, образующие потолок хижины. Правда, слишком долго мне этого делать не дали: топот множества босых ног – и помещение наполнилось толпой, галдящей на разные голоса.
Как это ни странно, но в этой разноголосице я очень быстро начал вычленять отдельные осмысленные предложения. Собравшиеся вокруг меня темнокожие дикари в основном выражали радость по поводу того, что какой-то Сонаваралинга и «пану олени» наконец вернулся из мира духов в мир людей.
И тут вдруг в голове щёлкнул некий переключатель, и сразу всё стало на свои места: Сонаваралинга, он же «пану олени», – это я и есть. А вокруг меня никакой не бред, а самая что ни на есть объективная реальность, данная в ощущениях, как когда-то было написано в школьном учебнике обществоведения. А бредил (или спал?) я, наоборот, когда только что ругался с Олькой и пытался убедить маму, что вовсе не пьян, просто на учёбе очень устал, вот язык и заплетается.
Теперь оставалось понять, где я нахожусь. С этим начались проблемы: попытка выдавить из себя хотя бы пару слов была совершенно безуспешной – распухший язык, казалось, занимал весь рот, и не представлялось никакой возможности пошевелить им хотя бы на миллиметр, горло также не желало меня слушаться.
Пока я безуспешно боролся с не подчиняющимся своему хозяину речевым аппаратом, шум-гам вокруг моего ложа был резко прекращён всё тем же пронзительным женским голосом, вырвавшим меня из забытья. Его обладательница, не стесняясь в выражениях, орала на набившихся в хижину, что нечего мучить тяжелобольного воплями и глупыми вопросами. Робкие попытки моих орлов оправдываться были пресечены самым беспощадным образом, и члены славного воинского братства «пану макаки», доселе не терпевшие ни одного поражения, постыдно ретировались. При других обстоятельствах это могло бы меня, как их «пану олени», очень огорчить. Но сейчас мне было просто всё равно. Тем более наступившую тишину я воспринял с облегчением. А поднесённую ко рту плошку с водой с радостью. Глотать, правда, было трудно. Так что больше пролил на подбородок и грудь, чем выпил.
