— Vamme! Tye onlime anxietui nia cínself. Чертов параноик! [Нет! Ты беспокоишься лишь о себе самом.] — Джастин вскочил, чувствуя, что пламя вновь собирается возникнуть из пальцев, и стремительно вышел из комнаты, давая понять, что разговор закончен.
Сет с сожалением смотрел ему вслед, осознавая, что в его словах есть доля правды. На него навалилась безмерная усталость, в легком оцепенении он прошелся по комнате до окна, не обращая на хрустящие под ногами осколки пострадавшей от не вовремя попавшей под руку утвари. Ливень вновь усилился, подхватывая настроение Князя. Не собираясь разглядеть ничего определенного, Сет посмотрел в окно.
Башня с кабинетом отца с укором смотрела на него своими глазницами, затворенными ставнями. Надо бы пересилить себя, и вернуться к бумагам. Князь перевел взгляд на озеро, привлеченный потусторонним мерцанием. Возле озера на самом краю берега стояла насквозь продрогшая девушка, ей преграждал путь неизвестный водный дух.
«Кажется, к утру на одну русалку станет больше» — пронеслась отстраненная бесцветная мысль. Сет отвернулся от окна и покинул комнату брата, не заметив, что под ливень выскочил Флаум. Пока замок не тревожит разум, стоит навестить залежи отцовских документов. «А Джастин… Брат упокоится. Он всегда успокаивается. И все будет как прежде».
Впервые за долгое время Джастину хотелось напиться и свалиться где-нибудь в беспамятстве. Ярость клокотала внутри, требовала выхода. Какое-то время он бесцельно метался по пустым коридорам Итернитаса, в поисках спокойствия. Приблизившись к холлу, услышал, что оборотни повскакивали со своих мест и кинулись к двери для прислуги. Джастин развернулся и устремился, куда понесли ноги. Он не хотел ни с кем сталкиваться. Ливень явно стал затихать. Ему мечталось хоть на минуту вырваться из этих серых бездушных стен.
Когда он поравнялся с выходом во внутренний дворик, в нетерпении выскочил под остаточный дождь и подставил лицо под его легкие капли. Вода приятно холодила кожу, смывая обиду и тревоги. Джастину подумалось, что зря он был так резок с младшим братом. Но ярость еще не прошла до конца.
Пальцы щекотно покалывало тонкими иголками, и от них будто бы шло тепло и движение. Джастин поднял ладони на уровень глаз, и посмотрел на них будто впервые. От рук шел пар, гася случайные языки пламени, светившиеся желтым, алым и зеленым светом. «Так что же, замок делает запасным наследником меня?» — мысль вызвала беспокойство и замешательство, но осталась незаконченной. До чуткого слуха мертвого эльфа долетела мелодичная тихая песнь.
Ноги сами понесли его в сторону источника звука. Деревья уже начали покрываться листвой, и он мог не опасаться был замеченным. В открытой беседке стояла Леди Силавия, обратившая взгляд на солнечный проблеск сквозь тучи, и напевала древнюю грустную песнь о двух лебедях, черном и белом, сцепив перед собой руки, будто в молитве. Слева, у самого сердца, вместо броши был приколот засушенный цветок, так сильно напоминающий ланспринг.
1) Обращенный дамнаром в вампира слуга. Подчиненный
Глава 10. Водяница
— Да не утаит человек праведный от суда, коли уличил ближнего своего в ведьмовстве, колдовстве или чародействе, даже если будь это его сын или дочь. Ибо нет в их телах души, в сердце совести, а в разуме благого умысла, — Эйлерт зычным монотонным говором зачитывал проповедь, стараясь заглушить частые раскаты грома, от которых, казалось, тряслись стены костела.
Народу в тот день было предостаточно. Считай, вся деревня собралась. Гроза пришла стремительно, и молнии сверкали совсем близко. Слишком уж хорошо помнили жители, чем обернулась разгулявшаяся стихия в прошлый раз. Где ещё защиту искать, как не в церкви?
Пока старый монах перелистывал страницу, из зала послышался сиплый насмешливый голос:
— Что ж ты, батюшка, нас поучаешь, да сам своему учению не следуешь?
Эйлерт возмутился, окинул взглядом свой приход. У самых дверей, небрежно опершись о балку стоял мужик. Захаживал редко. Со своего помоста старик не мог разглядеть выражение лица, но сердце ёкнуло, предчувствуя беду.
— Поясни, добрый человек, замечание свое. Перед вами все мои дела и мысли открыты, — Эйлерт говорил нарочито громко и твердо, искренне не понимая причины такого укора.
— Так это… Ведьму ж приютил, — мужик с невинным видом развел руками.
Люди начали перешептываться. По деревне слухи всегда быстро расходятся. То, что девка, считай, живет у старого монаха, как Траян вернулся, ни для кого секретом не было. Зато было поводом для разного рода сплетен.
Эйлерт машинально бросил взгляд на Есению, у которой от ужаса округлились глаза.
— Дядька, почто напраслину возводишь? — обиженным срывающимся голосом прошептала Еся, чувствуя, как земля начинает уходить из-под ног, и холодеют пальцы, положила принесенные из подсобки свечки к кануну.
Монах разозлился. Зная подоплеку их отношений, ничего хорошего девочке этот разговор не судил.
— Не сметь в доме божьем судилище устраивать! Не для того мы здесь все находимся. Да и нет доказательств, что девочка со злыми силами спуталась.
Траян недобро хохотнул.
— Так где ж нам ещё судилище устраивать? К кощуну идти что-ли, чтоб рассудил? Уж не с его ли псом она из лесу давеча приходила? Он всё ластился, да игрался с ней? Не это ли доказательство?
Деревенские зароптали. Многие действительно видели, как она из лесу вместе с большой собакой выходила.
— Траян, уймись! — Всемир подал голос, топнув об пол своим неизменным посошком. — Ты сам с Волками дружбу водишь, да и пёс тот шебутной. Много с кем играть пытался. Видать, нрав у него такой.
Хоть староста и заступился, но народ уже было не остановить. Слишком много бед произошло с тех пор, как выскочила к ним тварь из иного мира. Страх, растерянность и беспомощность перед судьбой требовали выхода. Гроза, бушевавшая прямо над церквушкой, тоже способствовала тревожному настроению деревенских жителей. И Траян, видя, что его слово всерьез восприняли, всё не унимался.
— Да, я Волк теперь! — с вызовом, подбоченившись ответил он старосте. Затем, окинув взглядом приход, многозначительно произнес. — И думается мне, что по её вине с нами вся эта беда приключилась.
Раскат грома совпал с людским гомоном, нарастающим как снежный ком, и эхом отражающийся от стен здания.
Эйлерт, видя, что Еся бела как мел, велел ей выйти из общего зала. Побоялся, вдруг на неё кто накинется. Но она лишь мотнула головой, и осталась стоять, судорожно вцепившись в канун, боюсь что силы её вовсе покинут. С ужасом вглядывалась в такие знакомые с детства лица, искаженные суеверным страхом и ненавистью.
— Она что-ли за руку к вам чудовище привела? Что за фантазии? Ты не в пьяной ли горячке, мил человек? — перекрикивая рокот обеспокоенной толпы предположил Эйлерт, в надежде, что так оно и окажется.
