- На исповедь? – вздохнул Годфри.
Он знал – епископ Бальтазар вытряхнет из него душу без усилий. Потом, правда, вернёт на место.
- И на исповедь, и просто побеседовать, - почтенный прелат оглядел алый с золотом дублет и такие же штаны, стоящие колом от золотого шитья, остался доволен и удалился, напомнив, что ждет Годфри у себя.
Рыжий переоблачился из парадного, поскрёб затылок, да и пошёл – чему быть, того не миновать.
- И чего же это ты такой смурной ходишь, что даже до меня дошло? – поинтересовался грозный родич. – Неужто жениться не хочешь, воли жалеешь? Но кто ещё род-то продолжит, если не ты?
- Да я… да нет… да не так… - вдруг на ровном месте начал запинаться Годфри.
Как объяснить-то, у него и слов-то таких нет!
Но епископ Бальтазар оказался не лыком шит и из бессвязных восклицаний Рыжего как-то умудрился создать цельную картину.
- Значит, она тебе крепко в душу запала, - раздумчиво произнёс родич. – И хорошо.
- Ей-то я, выходит, вовсе не по душе, - вздохнул Рыжий.
- Откуда ж тебе про то знать? Ты с ней поговорил? За руку подержал? Да не за обедом, а так, чтобы никого рядом не было, не верю, что не смог бы ты такое провернуть. Хотя бы при доверенной камеристке какой, которая ни слова потом не скажет! Она ж юная совсем, не знает ни жизни, ни мужчин, а ты хочешь, чтоб как те, что при дворе, которые на всё, что шевелится, броситься готовы?
Про некоторых, которые при дворе, Рыжий был в целом согласен, но не с духовным же лицом это обсуждать? И уж конечно, он не хотел, чтоб её высочество Катрин держала себя таким же образом!
- От тебя будет зависеть, какой она станет, ясно тебе? Ты муж, ты глава рода, ты красивый мужчина, от тебя будет зависеть, станет она смотреть только на тебя, или куда-то там ещё.
- Да я что ли знаю, как это?
- Ты уж точно знаешь о жизни поболее, чем она, - усмехнулся епископ. – О том и помни. И ещё о том, что хочешь получить добро – дай его сам. Скажи, что думаешь, дай понять, что ты не враг.
Ну вот ещё, с чего он враг-то! Не еретик же какой поганый, право слово!
Рыжий не заметил, как произнёс последние слова вслух.
- Но ей-то откуда знать? – усмехнулся епископ. – О том подумай. И если готов исповедаться – то я готов принять твою исповедь.
- Грешен я, - вздохнул Рыжий.
- Куда ж человеку без греха? Признаёшь – значит, не безнадёжен, - заключил родич.
А после епископа какими-то тайными магическими путями пожаловала, прослышав о новостях, госпожа Мелисент, сердечная приятельница дядюшки Шарля.
Была там у них какая-то история юности, когда они обещались друг другу, но обещание сдержать не смогли – ни он, ни она. Ему родители не дали жениться на третьей дочери мелкопоместного дворянина, её родители сговорили за соседа. Дядюшка так потом и не женился, а госпожа Мелисент вдовела уже в третий раз. Её сыновья служили под дядюшкиным началом, и неплохо служили, Рыжий знал обоих, а дочь год тому как вышла замуж. Ныне госпожа Мелисент была свободна, и замуж больше не стремилась, но они с дядюшкой исправно друг друга навещали. Она не стеснялась хозяйничать в дядюшкином доме, и очень по-доброму относилась к Годфри. Пышнотелая, ладная, светловолосая – она казалась Годфри очень красивой, и он дядюшку вполне понимал. И конечно, она не могла не появиться, узнав о готовящейся свадьбе Годфри.
Она подумала о том, о чём не подумал никто.
- А куда ты, скажи на милость, привезёшь молодую жену?
- Как куда? В Пале-Вьевилль, - пожал плечами Рыжий.
- А всё ли там готово к её прибытию? Прибрано? Отчищено? Как там с припасами? Где разместишь её людей – она ж не одна к тебе отправится?
Годфри скривился – он уже осознавал необходимость всех этих действий, но любить их больше от этого не стал.
- Спасибо вам, госпожа Мелисент. Я… съезжу туда завтра.
- Вместе съездим, - кивнула она.
И очень помогла – поставила дом вверх тормашками, и заставила всю прислугу пошевеливаться.
- Что она любит, твоя невеста? Какие фрукты, какие цветы? Чем её встретить здесь, чтоб ей не было тоскливо и горько после родного дома?
- Почему тоскливо? – не понял Рыжий.
- Потому что она молоденькая девочка, - улыбнулась госпожа Мелисент. – Которая, как я понимаю, почти не покидала замка своего отца. Да, она принцесса, но она такая же живая и чувствующая, как я, как ты, как любой, кого ты знаешь. Ей будет сложнее, чем тебе, ты-то у себя. А пока ей всё здешнее тоже станет «у себя», пройдёт время.
Рыжий задумался.
- И что? Как спросить-то?
- Да просто поговорить. Договорись с кем-нибудь из её ближних, и поговори. Спроси её… про неё саму. И про себя расскажи. И за ручку подержи тихонько, она ж посторонних мужчин считай, что не видела, даже одетых, - усмехнулась госпожа Мелисент.
- А что, я и раздетый неплох, говорят, - вздёрнул подбородок Рыжий.
Госпожа Мелисент подошла и дёрнула его за ухо.
- Ты-то, конечно, неплох, но если она увидит тебя раздетого и ещё больше испугается? Что будешь делать?
- Не знаю, - искренне ответил Рыжий.
Чего пугаться-то?
- Будешь с ней терпелив и ласков – всё это вернётся к тебе стократ. Будешь жёстким и грубым – и себе не жди ничего хорошего, - сказала госпожа Мелисент.
Рыжий вздохнул и задумался. Вот не было печали!
Но ведь пути назад тоже нет, поэтому – занимаем позиции и принимаем бой. Наши позиции не так уж плохи, и если нам удастся сделать принцессу союзником – то совместные силы должны победить любого врага.
Глава двадцать девятая, в которой ко всем приходят гости
В субботу утром Катрин, проснувшись, первым делом потянулась к телефону. Вчера она звонила отцу уже от Вьевилля, но он не брал трубку. Тогда она позвонила дядюшке Антуану, и тот сообщил – отец на мероприятии в посольстве Полуночных островов, Франсуа там же с ним, оба будут поздно, велели не беспокоить. Но если что-то очень срочное – то можно позвонить охране, они передадут.
Катрин подумала и сказала, что позвонит сама и завтра. Потому что всё срочное уже сделано, теперь просто нужно поставить отца в известность о факте травмы Анриетты и о том, где она сейчас находится. На том и завершили.
После нужно было устранить хаос в единственной комнате и на балконе – она взялась сама, и Вьевилля тоже приобщила к этому благому делу. Вообще, он сказал правду – её вещи были везде. Что-то, вроде бархатного платья, в котором она ходила в Оперу – чинно висело на вешалке рядом с его же костюмом. И туфли аккуратно стояли под вешалкой, парой - его и её. А в кресле-мешке, которое доставили ещё на прошлой неделе, свалены кучей её шорты, топы и кое-что из белья, и, кажется, один чулок. И, судя по обилию шерсти, в этой куче кое-кто спал.
