Марион закурила вонючую коричневую сигарету.
– Пытаюсь бросить… но все никак. Еще налить?
– Было бы здорово.
– Ее отец… Он уехал. Далеко. Я одна ее родила. Жизнь вела ту еще… неправильную…
– Почему вы разлучились с дочкой?
– Знала, что не смогу ее воспитать. Можно вас спросить?
– Конечно.
– У вас есть номер телефона… Нины?
– Да.
– Дадите мне?
– Ее мобильник выключен, так что номер вам не пригодится.
– Пусть это только цифры, но они ее.
Эмманюэль ложится.
– Я посплю тут немножко?
– Не стесняйтесь.
Марион тушит сигарету в пепельнице. Разглядывает мужчину, прикорнувшего на диване, который она купила на распродаже в Конфораме
[170], когда рассталась с Артюсом. Уж больно тяжелая у него была рука. Она долго терпела, а когда надоело получать затрещины, ушла.
Нина повела себя так же. Интересно, на чем сломалась она? Ее муж на вид вполне симпатичный парень…
Интересно, хорошие мужья существуют?
«Теперь-то я успокоилась, – думает Марион. – Кормлю бродячих кошек в квартале, летом поливаю любимые герани, работаю полдня в кафе, получаю пособие. Не шикую, но жить можно. Никто меня не достает. Мужчины мне больше не нужны – ни в постели, ни на кухне. Я выбрала свой лимит…
Но почему сбежала она?»
* * *
В пять утра ее будит собака.
За недели, проведенные в убежище, она научилась различать здешних обитателей. Залаяла Паприка, старая метиска кокер-спаниелиха. Голос хриплый – «натруженный». Она смотрит на будильник. Наверное, что-то случилось, иначе с чего бы псине поднимать тревогу? Обычно «постояльцы» подают признаки жизни с появлением Лили, ее сотрудников и волонтеров.
На Нину наваливается страх: это он, и собаки его чуют.
Ее руки, мышцы, желудок – все ежится, сжимается, дергается. Она долго лежит, объятая ужасом, глядит в потолок, настороженная, как заяц под кустом, и прислушивается ко всем непривычным звукам. И наконец понимает: кто-то возится со щеколдой входной двери.
05:35. Нина выбирается из постели, свет не зажигает. Привыкла жить в темноте.
Она тащится к туалетной комнате, встает на унитаз, отдергивает шторку и через узкое окошко пытается разглядеть, что делается снаружи. Ноги так ослабели, что Нина вдруг пугается: как бы не упасть! Нужно вскипятить воды и заварить ромашкового чая, это поможет успокоиться.
Она поворачивает колесико батареи, набрасывает на плечи большое полотенце и снова залезает на унитаз. Псарня погружена во мрак, Паприка скорее всего унюхала лису или крысу.
Лили была права, к виду запертых животных привыкаешь. В первый раз они смотрят на нас так, как будто прикидывают шансы на побег. Или лежат день напролет у стенки, защищающей их от холода и чужих взглядов. Потом начинают узнавать того или ту, кто поведет гулять или накормит.
Животные появляются отовсюду. С обочин дорог, из лесов, со свалок. На прошлой неделе пятерых забрали с разорившейся фермы.
Уже два месяца Нина спит рядом с ними.
Чем она отличается от них? Не ждет, что кто-нибудь ее заберет из этого места. Нина жаждет только покоя и, услышав звук работающего двигателя, не радуется, а прячется. Она чувствует его. Просыпается каждую ночь в липком поту и чувствует запах, как будто он рядом, стоит, склонившись над кроватью.
Лили показала ей местную газету, где Эмманюэль разместил объявление о розыске. С фотографией. Очень давней, наверное, перерыл все ее вещи в поисках следа. Так травят дичь охотники. Небось и белье обнюхал, с него станется.
Ее муж способен на все.
Она давно это поняла, но теперь знает наверняка. Впитала извращенное миропонимание мужа.
Иногда она обвиняет себя. «Когда мы встретились, он был милым. Это я сделала его таким…» Слыша подобные высказывания, Лили шутит: «Наподдать бы тебе как следует и выбить дурь, чтобы мозги встали на место!»
Нина сожалеет, что не решилась зайти и забрать любимую футболку и свитер, свои книги и маленькую коробку с фотографиями. Там был свадебный снимок бабушки с дедушкой и много карточек Этьена, Адриена, Луизы, Жозефины и Мари-Лор.
В день побега все происходило так стремительно, что у нее не было времени оглянуться. Она перечеркнула свою прежнюю жизнь, все бросила, и чувствует себя жертвой автомобильной аварии, в чьем доме находят недопитую чашку остывшего кофе среди хлебных крошек и пустую вешалку, с которой, уходя, сняли пальто.
Она не должна погружаться в размышлизмы.
В день знакомства с Лили они долго сидели в кафетерии, потом вышли на парковку, переглянулись.
– Уверены, что хотите вернуться к мужу? – спросила Лили.
– А у меня есть выбор?
– У вас нет других родственников?
– Никого.
– А что насчет друзей?
– Я могла бы поехать к родителям Этьена… это мой друг детства… но муж с ними знаком, он в пять минут найдет меня там.
Лили перегрузила консервы из тележки в багажник, посмотрела на Нину и сказала:
– Я подбираю собак и кошек. Спасала морских свинок и кур… Молодых женщин – никогда.
Нина улыбнулась – впервые за этот день.
Полчаса спустя «Поло» нашел убежище в гараже, ключ от которого имелся только у Лили, а Нина поселилась в гостевой комнате. Наступила мертвая тишина.
– И что мне делать теперь?
– Ждать, – ответила Лили. – Столько времени, сколько потребуется.
Нине показалось, что она попала в тюрьму, вот только там разрешены посещения. Раз в неделю можно поговорить по телефону через плексигласовую перегородку.
Лили посоветовала ей сочинить прощальное письмо мужу, чтобы полицейские не запустили процедуру розыска. Нина написала, в трех экземплярах, один и тот же текст для Маню, Адриена и Этьена, отдала Лили и почувствовала, что выкинула прошлое на помойку. Осталась лишь пустота настоящего. Строительная площадка.
Две недели спустя Лили переселила Нину в небольшую студию, подальше от чужих глаз. Никто не должен ее видеть, даже сотрудники приюта.
– У тебя будет личное пространство, а по вечерам перейдешь через дорогу и – вуаля! – ужинаешь со мной!
Окна двадцатиметровой комнаты, обставленной по-спартански, смотрят на пейзаж, на приют – только узкая «бойница» в ванной. В этой квартире когда-то жила Анни-Клод Миньо.
– Здесь есть телевизор, много книг и холодильник, набитый едой, ты у себя дома, дорогая.
