Я возвращаюсь из Макона, с пресс-конференции. Прокурор подтвердил, что в кабине «Твинго», выловленного из так называемого Лесного озера, водолазы жандармерии обнаружили скелет. Машину опознали по номеру, ее угнали 17 августа 1994 года, после полудня, у мсье и мадам Гийом Деснос, от их дома в коммуне Ла-Комель. Можно с уверенностью утверждать, что в этот же день ее утопили в озере, где она и пребывала последние двадцать три года.
На данном этапе расследования идентификация тела будет долгим и сложным процессом, учитывая состояние костей. Эксперты сделают анализ ДНК и сравнят с генетическим материалом родственников лиц, пропавших в регионе в тот период.
«Твинго», забитый илом, был обнаружен на семиметровой глубине. Бригада водолазов продолжает исследовать сонаром дно вокруг, чтобы попытаться обнаружить предметы, имевшие к ней отношение.
Один из журналистов задал вопрос о Клотильде Марэ: «Если это она, будет ли наконец раскрыта тайна ее исчезновения?» Троица свято верит, что тайна известна им одним.
Я хорошо помню все наши выкрутасы летними вечерами на берегу озера. Мы курили травку, пили всё, что попадалось под руку или было украдено из семейных буфетов: мартини отца, водку деда и виски брата. Этьен приносил свой магнитофон и кассеты, на которые заранее записывал музыкальный микс. На земле за нашими спинами лежали велосипеды, терпеливо дожидаясь, когда мы наконец решим отправиться по домам.
17
20 апреля 1990
На первом этаже, в гостиной дома родителей Этьена, четвертый класс празднует четырнадцатилетие Адриена.
Нина заперлась в ванной комнате Больё, ее притянули сюда ароматы и солнце, просочившееся через окно и ласкающееся к кафельному полу.
Стены дрожат от громких звуков, музыка грохочет где-то в глубине дома.
Нина слушает и тихонько подпевает Роберту Смиту
[45], шепча слова его «Колыбельной». Она нюхает кремы для тела, пенистый гель для душа, стоящий на бортике большущей ванны, разноцветные кусочки мыла. Открывает дверцы шкафчика и обнаруживает косметичку, щипчики, лекарства в ящичках с перегородками. Нина любит шарить везде – где можно и нельзя, выискивая изнанку декораций: по ее мнению, в домах секретов не меньше, чем в письмах, которые она ворует у деда.
Она вздрагивает, ощутив за спиной чужое присутствие. Нет, показалось, это всего лишь ее собственное отражение в ростовом зеркале. Нина смотрит на свой зыбкий силуэт, горбится, выпрямляется, втягивает живот, ерошит волосы (ужас, до чего быстро они становятся жирными!). Фу, какая темная у нее кожа, и мерзкие черные точки на щеках, и вообще, все лицо какое-то… угловатое. Она похожа на мальчишку, и это ей не нравится, но с длинными волосами она любила себя еще меньше, хотя и была чуточку женственней. Нина растягивает губы, но не улыбается, а скалится, проверяя, хороши ли зубы. Почему в тринадцать лет выглядишь противней некуда? Ну что за рожа? Нина надеется, что время поправит дело, иначе придется добровольно уйти на свалку.
Она отворачивается от своего отражения и продолжает «исследовать окрестности». Семейная туалетная комната Больё выглядит как пещера чудес Мари-Лор.
Нина обводит взглядом флаконы, их много, некоторые давно пусты, словно когда-то принадлежали другим женщинам.
Внезапно ее осеняет.
Она спускается по лестнице и направляется в сторону кухни, толкает закрытую створку и… натыкается на Мари-Лор и Жозефину. Они сидят за столом, пьют чай и что-то обсуждают. Нина всегда считала этих женщин совсем разными и не могла представить, что они будут вот так запросто общаться.
– Почему ты не с гостями? – удивляется Жозефина. – Вам чего-нибудь не хватило?
– Нет… всего полно… – отвечает Нина.
«На этой кухне не хватает моей матери», – думает она.
Марион должна была бы сидеть за этим столом, грызть печенье и ждать, когда закончится детский праздник.
Нина встречается взглядом с Мари-Лор, мать Этьена ласково ей улыбается и спрашивает:
– Ну что, поедешь с нами летом в Сен-Рафаэль? Этьен мне об этом все уши прожужжал.
– Адриен тоже, – добавляет Жозефина. – Только о том и говорит.
«Море близко, – говорит себе Нина. – Море близко».
Она улыбается. Этьен улучшил средний годовой балл благодаря их с Адриеном помощи. Билет в счастье совсем близко.
– Конечно, будет здорово, – отвечает она. – А вы… знали мою мать, Марион Бо?
– Да, мы вместе учились в школе, а потом еще два года в коллеже.
Потрясенная Нина молча смотрит на мать Этьена. Почему она раньше не догадалась спросить?!
– Какая она была?
– Забавная… Милая… и болтушка.
– Я на нее похожа?
– По-моему, нет. Марион была блондинка, с рыжеватым оттенком. Зеленоглазая. У тебя разве нет ее фотографий?
– Ни одной.
Нина начинает нервничать. Ей хочется задать тысячи вопросов, но мысли опережают слова.
– Ну так какой была моя мать?
– Очень хорошей. Но она изменилась после смерти твоей бабушки. Замкнулась, стала молчаливой.
– Давайте я оставлю вас вдвоем, – предлагает Жозефина.
– Нет, все в порядке, – бросает Нина суше, чем сама бы хотела. – Я, пожалуй, вернусь к ребятам.
Она стремительно выходит из кухни. Ужасно быть такой чувствительной. К глазам снова подступают слезы. Стоит только кому-нибудь упомянуть в разговоре ее мать, и бронхи устраивают диверсию. Она теряет ориентиры. Теряет отца. Теряет мать. Однажды она сочинила дурацкую строчку, соединив никак не связанные по смыслу слова. «Дебильная вышла песенка».
Мари-Лор сказала, что Марион замкнулась, когда ушла Одиль, но у деда об этом не спросишь, для него эта тема больная. Нет, она не осмелится.
Адриен с отсутствующим видом сидит на стуле. Нина подходит, он встряхивается, почувствовав ее присутствие по аромату ванили. Она уже несколько месяцев пользуется новыми духами, этот сладкий запах ни с чем не спутаешь.
Гремит музыка, танцуют парочки, и ему приходится перекрикивать шум:
– Что такое, ты плакала?
– Мать Этьена… была знакома с моей.
– Здесь, похоже, все друг друга знают.
– Где ты жил до Ла-Комели? – спрашивает Нина.
– В Клермон-Ферране.
– А сюда вы почему переехали? Ты никогда не рассказывал.
