Десять минут спустя, пережив приступ то ли пессимизма, то ли оптимизма, оказалась у приютской ограды, где стояли две машины, в том числе «Ситроен» Нины. Я вхожу внутрь второй раз в жизни. Впервые я мало что разглядела в темноте, сегодня, при свете дня, здание выглядит невесело. Барак из сборных элементов. В боксе справа от входа не умолкая, но вяло лает большой черный пес, похожий на гриффона. Слева три бокса с табличками «Для отловленных собак», два из них пустые. Сидящий в третьем пес смотрит на меня с неизбывной печалью, и я опускаю глаза, как будто сама засунула его в эту… камеру. Толкаю вторую решетку и попадаю на псарню. Повсюду таблички, призывающие не совать пальцы между прутьями. Я произвожу фурор – лаять принимаются все.
Появляется невысокая женщина.
– Добрый день.
– Добрый… Нина здесь?
– Выгуливает собаку. Чем вам помочь?
– Понимаете, я взяла котенка и… хочу усыновить второго.
Коллега Нины улыбается и ведет меня на территорию котов и кошек. Пахнет какашками и чистящим средством.
– Мы не успели помыть лотки, – объясняет она.
Некоторые постояльцы смотрят на меня с опаской. Другие подкрадываются, обнюхивают, трутся об ноги.
– В Рождество никого не усыновляют, – сообщает помощница Нины.
– Почему?
– Мы закрыты.
– Но… именно в Рождество это и нужно делать!
– Верно, – соглашается она. – Как вас зовут?
– Виржини.
Она всматривается в мое лицо.
– Какой он, ваш воспитанник?
– Маленький. Совсем маленький. Черный. С розовым носиком. У котов ведь нос на личике, верно?
– На мордочке.
Появляется продрогшая Нина. Она дует на руки в толстых шерстяных перчатках, видит меня и спрашивает – почти испуганно:
– Что ты здесь забыла?
– Счастливого Рождества, Нина.
– Она пришла за котом, – мягким тоном сообщает ее сотрудница, как будто просит прощения за то, что впустила меня.
– Ты потеряла Николя? – ужасается Нина. Она в панике.
– Конечно нет. Просто боюсь, что ему скучно.
– Справишься с двумя? Сумеешь делать все как надо?
Тон злой, резкий. Маленькая личная месть. Не могу осуждать ее за это…
– Да. Думаю, что сумею.
– Пошли.
Мы пересекаем коридор и входим в жарко натопленное помещение.
– Здесь у нас комната для новорожденных и изолятор.
Три полосатых котенка спят, прижавшись друг к другу.
– Я могу отдать тебе одного из этих через две недели. Сейчас они набираются сил.
– Их можно разделить?
Нина пристально смотрит на меня своими дивными черными глазами, и я мгновенно вспоминаю песню, которую она исполняла на празднике по случаю окончания учебного года в коллеже.
Мы будем видеться каждый день,
Как только вернемся…
Куда ты направляешься, черноглазая,
Ты устремилась в никуда…
Этьен с Адриеном за клавишными, Нина у микрофона. Мы были в третьем, все трое. Они устроили концерт во дворе Вьё-Коломбье, под крытой галереей. Как наяву вижу слово ТРОЕ, которое Нина написала красивыми буквами на белом фоне. «Трое» – название их группы. Дань уважения альбому «3» группы Indochine. В тот день Нина исполняла «Твои черные глаза», «Канарская бухта», «Третий пол», «Три ночи в неделю»
[114]. Она пела оригинальные песни, тексты к которым были написаны вместе с Адриеном на музыку Этьена. Слова были странноватые. Мелодии старомодные. Но я обожала слушать прекрасный голос Нины.
– Пусть подрастут перед расставанием, разлучиться все равно придется, – говорит она, не отводя взгляда.
Тихий ангел пролетел – и задержался. Пока длится минута тишины, я наблюдаю за спящими котятами. Пустые клетки, пакетики корма, аптечный шкафчик – лекарства заперты на ключ, на стене старый постер с псом за решеткой и надписью «Чем он виноват?».
В конце концов Нина нарушает молчание:
– Два мальчика и девочка. Кого ты хочешь?
– Девочку…
49
Январь 1995
Пьер Бо уже пять месяцев лежит в могиле.
Нина работает помощницей директора компании по административным и финансовым вопросам, милейшего Ива-Мари Ле Камю. Она разбирает его почту, отвечает на телефонные звонки, посылает и принимает факсы, изучает, насколько устойчиво имущественное положение потенциальных клиентов, редактирует доклады для совещаний. Нина зарабатывает 9000 франков и получает тринадцатую зарплату, не делает орфографических ошибок, но больше не рисует и не пишет песен.
У Дамаммов все ценят Нину. Ее молодость очаровывает, восемнадцать лет – чу́дный возраст. Она красива и изумительно исполняет роль идеальной служащей.
На неделе Нина живет дома, с Паолой и кошками. Один из садовников семьи Дамамм ухаживает за растениями Пьера.
Время с пятницы до утра понедельника Нина проводит во владениях родителей Маню.
За пять месяцев колесный механизм ее жизни был приведен в полный порядок Эмманюэлем. Он за бесценок выкупил дом Пьера у коммуны, обставил по ее вкусу, нашел для нее место в компании и представил родителям, которые стали относиться к ней как к невестке. Каждое воскресенье она с ними обедает.
Эмманюэль дарит ей цветы, осыпает подарками, все время говорит о любви.
Каждодневная жизнь Нины немыслимо спокойна и приятна, иногда она чувствует, как ее душу заливает горячая волна счастья. Да-да, счастья. Что это такое? Не бояться. Иметь красивый ковер, большую ванну и все наряды, манившие ее раньше из освещенных витрин магазинов, которые теперь, как по волшебству, оказываются в ее шкафу. Ее соученики по лицею уехали в Дижон, Отён или Лион, питаются консервами, напряженно вкалывают, живут в пятнадцатиметровых студиях, а она чувствует себя свободной. Как будто опередила всех лет на десять.
Раз в неделю Нина идет на кладбище, чтобы поговорить с дедом и доложить ему обстановку.
– Я нормально себя чувствую, не волнуйся. Эмманюэль очень добр, мы влюблены. Мне нравится моя работа, время идет быстро. Твой садик хорошеет день ото дня. С животными тоже все в порядке. В субботу и воскресенье с ними ночует Жозефина. Она с удовольствием занимается нашим домом и называет его своей «второй резиденцией». Адриен и Этьен часто звонят. Они ждут меня в Париже.
Нынешняя жизнь Нины напоминает ее детскую игру в магазин, когда она раскладывала в саду фрукты, овощи и продавала их воображаемым клиентам, записывая суммы на пластмассовом ящике.
