– И ты полез прямо в ловушку, – вздохнул Ларссон.
– Нет, нет, не так прямо, я же всё-таки хитрый, – попробовал защититься Лабан. – Я решил не подходить к сыру, а пододвинуть его поближе к себе с помощью хвоста.
– Тут ловушка и захлопнулась, – закончил за него папа Ларссон.
Лабан кивнул и снова заревел во весь голос.
– Это было так больно, так больно! – жалобно стонал он. – Мне поневоле пришлось закричать. А куры тогда проснулись, начали кто кудахтать, кто кукарекать. Подняли на ноги человека, и Максимилиан проснулся. Что мне оставалось? Только одно: убежать как можно быстрей, пусть с мышеловкой на хвосте. Этот пёс чуть меня не догнал.
– Бедный Лабан, – сказала мама, поглаживая его по спине. – Не простое дело первый раз наведаться в курятник.
– Да, надо меня пожалеть, – продолжал скулить Лабан. – Посмотрите, у меня кажется, оторвано полхвоста.
– Не плачь, сейчас я наложу тебе пластырь, – утешала его мама Ларссон. – До завтра всё заживёт.
Папа Ларссон наконец снял с хвоста мышеловку и поставил её на стол.
– Посмотрите, – обратился он к детям, которые сгрудились возле двери. – Я всегда вас предупреждал: берегитесь людей и собак. Спросите Лабана, приятно ли попасть в мышеловку.
Лабан поджал свой раненый хвост между задних лап и пристыженно проскользнул в детскую. А другие над ним хихикали.
– Хитрый Лабан совсем не хитрый, он просто растяпа, – вполголоса сказал кто-то.
Лабан зажал уши лапами, чтобы этого не слышать.
– Тише! – вмешался Людвиг Четырнадцатый. Он решил поддержать брата. – Тише, кому я говорю! Не слушай их, Лабан. Я вот считаю, что на самом деле ты вёл себя очень даже хитро.
– Что, хочешь надо мной ещё поиздеваться? – обиженно спросил Лабан.
– Вовсе нет, – заверил его Людвиг. – Я говорю всерьёз: ты проявил настоящую хитрость. Если бы ты не попробовал пододвинуть к себе сыр хвостом, тебе защемило бы нос. Это было бы куда хуже…
Утром папа Ларссон опять сидел в своём кресле и продолжал размышлять, как такое с Лабаном могло случиться. Что-то во всём этом было странное. Никогда ещё в жизни ему не приходилось слышать, чтобы люди ставили мышеловки там, где обычно гуляют куры.
Кто-то наверняка предупредил их, что этой ночью в курятник могут пожаловать гости.
Кто же это мог быть?
И тут он вспомнил, что незадолго перед Лабаном из дома отлучался Людвиг Четырнадцатый.
Надо было, конечно, поговорить обо всём этом с младшим сыном.
И папа Ларссон позвал к себе Людвига.
– Где ты был вчера вечером? – спросил он его. – Тебя долго не было дома.
Людвиг Четырнадцатый сначала смущённо отвернулся, потом наконец сказал:
– Я просто гулял.
Папа внимательно посмотрел на него.
– Прогулялся, может, к курятнику?
Людвиг Четырнадцатый с убитым видом кивнул.
– Так, значит, от тебя Тутта Карлссон и все куры узнали, что к ним собирается Лабан? – продолжал свой допрос Ларссон.
Людвиг Четырнадцатый снова кивнул.
У старого лиса шерсть поднялась дыбом.
– Но как ты сумел добраться до курятника? – спросил он. – Было ещё светло, тебя каждый мог заметить.
Тогда Людвигу Четырнадцатому пришлось рассказать, как он накрыл себя шляпой пугала, чтобы под ней проскользнуть в курятник.
Он стоял с опущенной головой и говорил не поднимая глаз:
– Ты, наверно, очень на меня сердишься? Но я ведь попросил кур не делать Лабану ничего плохого. Я же не знал, что они надумают сотворить такое с мышеловкой.
Отец ничего не ответил. Наконец Людвиг Четырнадцатый отважился взглянуть на него.
Вот чего он действительно не ожидал: папа Ларссон сидел в своём кресле и хохотал.
– Значит, ты не сердишься? – снова с облегчением спросил Людвиг.
– Вообще-то я на тебя должен быть очень, очень сердит, – всё продолжал хохотать отец. – Но понимаешь ли ты сам, каким оказался хитрецом? – Он наконец перестал хохотать и, вздохнув, добавил: – Если б только ты не выставлял своих родных дураками.
– Я просто хотел, чтобы всем было хорошо, чтобы все дружили друг с другом, – стал объяснять Людвиг Четырнадцатый. – Я не хотел, чтобы мой брат Лабан обижал мою лучшую подругу и её родственников.
– Сказано, конечно, хорошо, – насмешливо ответил папа Ларссон. – Но вот тебе мой добрый совет: не рассказывай Лабану, что он из-за тебя попал в мышеловку. Он тебе этого всю жизнь не простит… И вот что ещё я хотел бы тебе сказать, – добавил он, прежде чем отпустить своего младшего сына. – Ты больше ни при каких обстоятельствах не должен встречаться с Туттой Карлссон. Она и всё её семейство нам не друзья. У лис с курами нет ничего общего.
– Папа, – умоляюще начал Людвиг Четырнадцатый, – но ведь Тутта и я…
– Тутта и ты больше не будете друг с другом играть, – строго закончил за него отец.
– Ну почему все звери не могут дружить, не могут помогать друг другу? – огорчился Людвиг.
– Как может курица помочь лисе? Ты себе такое представляешь? – спросил папа Ларссон. – Нет, будешь делать, как я сказал! Ясно?
Людвиг Четырнадцатый понял, что спорить с отцом нечего. Он поплёлся к выходу из норы и печально улёгся там в ямке возле замшелого камня.
Так он довольно долго лежал, размышляя о том, как у него всё плохо получается.
Сначала ему не разрешили играть со славными зверятами в лесу.
Теперь ему не разрешают встречаться с Туттой Карлссон!
«Уж лучше бы я остался игрушкой у человеческих детей. Зато я хоть каждый день мог бы встречаться с Туттой» – так думал Людвиг Четырнадцатый.
Но он конечно же заранее знал, что у людей скоро стал бы тосковать по своей норе. Потому что здесь, в лесу, его дом и его семья «Ах, бедный я, бедный! – печалился и вздыхал Людвиг. – Никогда я не смогу больше веселиться, как раньше».
Глава тринадцатая
* * *
Людвиг лежал в своём укрытии возле замшелого камня, где его никто не видел, но сам он прекрасно мог наблюдать за всем, что происходило вокруг.
