Блоха чуть заметно шевельнулся. От Сигрид вдруг запахло нетерпением. Ургулка, как бы ни была быстра и сильна, не ровня кеттрал.
– Они тебя убьют, Хуутсуу, – предупредил Валин. – Если не дашь лошадей, убьют и тебя, и остальных ургулов по эту сторону стены.
Хуутсуу помолчала. А когда заговорила, в голосе кипело презрение:
– Вот каков обычай Аннура. Ты сказал, что я должна сразиться со своим народом ради победы над личем. Я сразилась, вы проиграли. И, потерпев поражение, готовы обмануть наше доверие, убить моих воинов, забрать моих лошадей.
– Кто тебе мешает просто дать нам лошадей? – устало спросил Блоха.
– У вас нет чести, – отрезала ургулка. – Ни у кого.
– Честь – хорошее дело, но в бою от нее проку мало.
Последовавшее молчание было острее ножа, занесенного над каждым, кто решился бы шевельнуться или заговорить. Валин слушал биение сердец – полдюжины упрямых барабанов, отбивающих за прутьями ребер ритм настороженности или ярости. Дыхание визжало пилами по окровавленным натянувшимся губам. Дыхание и кровь – все, что отличало их от валяющихся за стенами трупов. Немного. Явно недостаточно.
– Сколько раз, – заговорил наконец Валин, обернувшись к Хуутсуу, – ты называла Ананшаэля богом трусов?
Он ждал. Ургулка не желала отвечать.
– Давай я одно тебе объясню, – сказал он, не дождавшись ответа. – Я знаю Блоху. Если он тебя убьет, это будет не больно. Славы в том не будет. Вот ты жива, а вот ушла в бесконечную мягкотелость смерти. Балендин останется жить, и мы будем с ним драться, но без тебя. Из-за нескольких лошадей.
– Мы не так договаривались, – скрипнула зубами Хуутсуу.
– Мы договаривались убить лича, – напомнил Блоха.
– И не сумели.
– Когда я умру, – ответил командир крыла, – тогда и скажешь, чего я не сумел.
Валин так и чувствовал, как сцепились их взгляды – как быки рогами: темные, словно земля, глаза Блохи с небесно-голубыми жестокими глазами Хуутсуу.
– Хорошо, – наконец отозвалась она. – Вы получите лошадей, сколько надо. Как будем убивать лича?
Валин осторожно выдохнул.
– Прорвемся сейчас же, – предложил он. – Убьем, пока он ранен и беззащитен.
– Он не беззащитен, он удвоил защиту, – медленно покачал головой Блоха. – Вспомни Гендрана: «Предосторожность – самая прочная броня». Балендин всегда был осторожен. Тем более теперь, когда ранен. Хуже того, он знает, что против него кеттрал. Он нас видел.
Белтон сплюнул на разбитые плиты:
– Разве не это – ваша работа, кеттрал? Подкрадываться и убивать исподтишка?
– Верно, и у нас приличный опыт, так что можете поверить, когда я говорю: не выйдет. Если сейчас подбираться к Балендину, будет нам убийство исподтишка. Только убьют нас.
– Нет клинка острее неожиданности, – поддержал командира Ньют.
– Это я понимаю, – сказала Хуутсуу. – И пятилетний мальчишка знает, что есть хорошее время для набега, а есть плохое. Но у нас нет выбора. Мы не в силах отбивать эту стену вечно.
– Продержимся, сколько сможем, – ответил Блоха. – Потом отойдем до следующей позиции, и еще до следующей. Выиграем время для аннурцев, а сами будем ждать ошибки Балендина.
– Ждать? – возмутилась Хуутсуу. – Вот как вы собираетесь убивать лича? Ждать! Это ли путь воина?
За стеной кто-то закричал – долгий, потерянный, страшный вопль мучительно оборвался. У Валина от этого звука всколыхнулась кровь, рука упала на топорище, но нет, это был еще не штурм. Какой-то солдат сражался с предсмертной агонией – не больше и не меньше.
– Ты назвала Ананшаэля богом трусов, – нарушил молчание Блоха.
Хуутсуу напряглась.
– Он укрывает слабых от боли, – сказала ургулка.
– У нас для Владыки Могил другое имя: Терпеливый бог.
– Терпение – не воинская добродетель.
– А я не воин, – негромко ответил Блоха. – Я убийца.
Той же ночью, когда легионеры уже заделали пролом второпях наваленными бревнами, когда похоронили в неглубоких могилах убитых аннурцев и по возможности оказали помощь раненым, когда все по южную сторону от стены провалились на несколько часов в чуткий сон, Хуутсуу нашла на сторожевой башне Валина, слепо смотревшего на север.
– Сколько их? – спросил он, не дав себе труда обернуться.
Женщина пахла пропитанной кровью кожей и еще чем-то – остро и едко. Валин не сразу понял, что она пила что-то крепкое.
– Не знаю. В наших песнях говорится, что ургулов – как звезд на небе.
– Тогда нам конец, – хмыкнул Валин.
Рядом с ним брякнула о камень глиняная фляга Хуутсуу.
– Выпей.
Валин за горлышко поднял грубую бутыль. Напиток обжег губы и горло.
– Где взяла?
– Нашла в задней комнате крепости. Не знаю, зачем их там прятали.
– Контрабанда, – объяснил Валин. – Должно быть, это зелье возили вверх или вниз по Хаагу.
Странной показалась ему мысль, что форт использовали для такого обычного дела, что кого-то не коснулись сражения, что какие-то люди знать не знали о кровопролитии, а думали, как бы нажить несколько медяков на бутылке самогона. Покачав головой, Валин глотнул еще и вернул бутыль.
Хуутсуу пила долго, раскручивая жидкость в сосуде. Ее шумные глотки напомнили Валину о море у Островов, о бесконечных часах плавания или бега по прибрежному песку. Он думал, что стал недоступен печали, что Андт-Кил вышиб из него подобные чувства. Совсем недавно он слышал, как бьются насмерть тысячи мужчин и женщин. Ургулы и аннурцы наравне сражались и гибли, а он испытывал только дикое звериное предвкушение. И с чего бы вдруг легкий плеск вернул его к былому? Непостижимо. Он взял у Хуутсуу флягу и делал глоток за глотком, пока не заглушил грусть.
Он ощутил на себе ее взгляд.
– Десятки тысяч, – заговорила наконец она. – Вот сколько моих соплеменников пришло на вашу землю. Немало их рассеяно в этих злосчастных лесах, но здесь, в сражении, участвуют тысяч тридцать.
Валин уставился на нее и расхохотался. А что ему оставалось?
– Десятки тысяч против неполной сотни! А Блоха толкует об убийстве Балендина. Если мы доживем до завтра, я съем эту Шаэлем сплюнутую бутылку.
Хуутсуу помолчала.
– Я видела сегодня, как ты сражался.
– И?.. – покачал головой Валин.
– Ты убил больше двадцати человек. Один.
Он решил, что ургулка сошла с ума. Конечно, кое-кто из кеттрал уверял, будто прикончил десятки врагов, но это за много заданий, за двадцать или тридцать лет, а не стоя перед стеной против целой армии.
