«Они так и не поймут, что мы бросили их умирать».
Удаляясь от битвы, он сознавал, что все это время надеялся: кто-то заметит. Он хотел увидеть ярость в глазах оставленных, готовил себя к их ненависти. Он намеревался всю жизнь нести на себе их последние проклятия. А проклятий не было. Не было суда и осуждения. Все прошло до тошноты просто. Ургулы накатывали на стену, но его это уже не касалось. До реки всего несколько сотен шагов. Даже если не бежать, даже если дать себе время помолиться перед прыжком, он должен успеть.
И вот тут – не повезло.
Уходя сквозь южные ворота форта, они не могли знать, что дни битвы на северной стене расшатали кладку. А может, дело было в другом. Не в войне. Может, это натворили дожди и снегопады, лед и ветры, сотни лет выгрызавшие скрепляющий раствор, въедавшиеся между камнями, пока плиты не зависли, готовые сорваться от самого тихого шага. Теперь уж все равно. Суть в том, что под ногами Ньюта сдвинулся один камень, и тогда вся стена пошатнулась, огромной глыбой придавив ему ногу.
Будь он менее проворен, погиб бы. Плита была в два роста Валина, а тяжелее раз в двадцать. Только мгновенная реакция Афориста – в последний момент он извернулся всем телом – спасла ему голову. Не сказать, чтобы это сильно меняло дело. Ногу до колена раздробило, его пригвоздило к месту, а ургулы наступали. Валину за постройками посреди форта не видно было северной стены, зато он хорошо слышал – звуки боя стихали, сменяясь победным улюлюканьем.
Подбежав к Ньюту, Валин увидел его искаженное лицо и плотно зажмуренные глаза. Поразительно, как он сумел сдержать крик, как загнал в глубину страшную боль, чтобы не выдать соратников по крылу. Почти сразу рядом очутилась Сигрид, грубо оттолкнула Валина и упала на колени рядом с подрывником. Издав тихий звук – что-то среднее между свистом и воркованием, – она накрыла ладонью его потный лоб. Валин не подозревал, что лич способна на такую нежность.
Смешок Ньюта был очень похож на стон.
– Какая ирония… – прошептал он.
Блоха держался последним, прикрывая отступление. Вывернув из-за угла, он понял все с первого взгляда и немедленно навалился плечом на тяжеленный камень. На миг Валин поверил, что Блоха сумеет его сдвинуть.
Острова вдоволь наслушались историй, в которых суровые мужчины и женщины напряжением воли совершали невозможное. Всякий, прошедший Халову пробу, умел справиться с бессилием и отчаянием, мог продолжать путь, не отступаясь, когда тело давно иссякло и разум готов был отказать. Валин видел, как Треа Бел выползла из моря после семидневного заплыва вокруг Островов и, прежде чем лишиться чувств, улыбнулась, потому что пари она выиграла. Он видел, как Давин Шалиль показывала группе кадетов, что значит проводить на себе операцию в полевых условиях, – сквозь зубы давала пояснения, зашивая оставленную акульими зубами дыру на бедре. Прожив жизнь на Островах, легко было поверить, что уже все повидал, но такого, как борьба Блохи с каменной глыбой, Валин еще не видел.
Не вздувшиеся на шее жилы, не пульсирующие сосуды на выбритой голове, не скрип зубов, как будто крошились челюсти, – всего этого Валин насмотрелся и раньше. Что он видел впервые, так это безмерную гранитную решимость в глазах Блохи. Командир крыла не смотрел ни на Ньюта, ни на камень. Он не смотрел вперед, на реку, не смотрел назад, на ургулов. Он смотрел в пустоту, в пустое место перед своим лицом, так сосредоточившись на этой точке, что, казалось, забыл о своем ломающемся под тяжестью теле, забыл о цели своего ужасающего усилия, вложив всю жизнь в один миг, в одно дело, единственное и последнее, – сдвинуть камень.
Он его не сдвинул.
Обессилев, он пошатнулся, переступил ногами, отыскивая новую опору. Ньют мотнул головой.
– Зря, – выдохнул он. – В одиночку мир не перевернуть.
– Да дерись он! – прорычал Блоха, снова наваливаясь плечом на камень.
Валин одним шагом оказался рядом, ударил по камню с той же стороны с такой силой, что плечо чуть не вывернуло из сустава. Глыба не подавалась.
– Сваливайте, – сказал Афорист.
– Приказывать мне будешь, когда я сдохну, – ровным, несмотря на напряжение, голосом ответил Блоха и обернулся к Сигрид: – Ты можешь что-нибудь сделать?
Она не отнимала руки ото лба Ньюта, но закрыла глаза. Глыба, там, где она привалилась к дверной раме, просыпала дождь мелкого щебня. Камень покачнулся совсем немного и замер. Сигрид издала жуткий звук, что-то вроде прерывистого воя.
– Всю тяжесть ей не удержать, – перевел Ньют. – Еще и… боль. Умирать приходится всем, но вам еще не время. Уходите.
Блоха отпустил камень и встал на колени рядом с Сигрид.
– Сколько еще нужно? – спросил он.
Она подняла взгляд от Афориста. В ее голубых глазах стояли слезы.
– Нет, – простонал Ньют.
Блоха его не слушал.
– Сколько?
Позади, в пятидесяти шагах, завывали невидимые за постройками форта ургулы. Валину слышны были треск растаскиваемых бревен, грохот разнесенной баррикады. Они открывали проделанный Балендином проход, довершали начатую неделю назад работу. Очень скоро в пролом хлынут кони, и тогда начнется охота на выживших.
– Это… – заговорил Ньют.
– Не тебе решать, – оборвал Блоха, он смотрел только на лича. – Сиг, мне надо знать.
Она сделала странный немой жест, как будто соскоблила что-то с предплечья.
Блоха напрягся, кивнул и потянул из чехла поясной нож. Закрыв глаза, он уверенным движением рассек кожу, вырезав на ней неглубокую V. На Островах для кадет проводили пару занятий по сдиранию кожи. Чтобы внушить, что как пытка это не годится – слишком сильна боль. Солдаты, вместо того чтобы выдать полезные сведения, лишались чувств или сходили с ума. Инструкторы кеттрал утверждали, что такой боли не выдерживает никто.
Как видно, к Блохе это «никто» не относилось.
Он сорвал полоску кровавой кожи, отбросил ее, как счищенную с яблока кожуру, и начал быстро, но осторожно сдирать следующую, стараясь, чтобы нож не вошел слишком глубоко, не пересек сосуда или сухожилия. Валин уже понял: Сигрид нуждалась в боли, боль была ее колодцем, и Блоха давал ей силы, не подрывая при этом свою боеспособность. Потом он мог умереть от гангрены или мокрой гнили, но не сегодня, не при бегстве. Руку ему заливала кровь. Валину видны были витые красные шнуры обнаженных мышц и волокна сосудов.
– Хватит? – спросил Блоха.
Сигрид взяла его изуродованную руку и опять закрыла глаза. На этот раз под ее прикосновением глыба покачнулась. В груди у лича что-то страшно застонало. Она скалила зубы – тоже окровавленные, как будто прокусила себе щеку изнутри. Камень сдвинулся еще на пару дюймов, и Валин метнулся к нему, подхватил Афориста под мышки, потащил из-под завала.
– Есть, – сказал он. – Вытянул.
Сигрид его, похоже, не услышала. Она не открывала глаз, бледное лицо заливал пот. Казалось, она держала тяжеленный камень на своих плечах, медленно сворачивая его в сторону.
