Не потребовалось много слов, чтобы выложить историю самоубийства Гнезда, тирании Якоба Раллена и победы сопротивления. Когда она договорила, все надолго замолчали, слушая плеск волн по песку. Наконец Блоха перевел взгляд на немногочисленных птиц и занимавшихся ими людей.
– Они молодцы, – просто сказал он. – Ты молодец.
Гвенна почувствовала, что краснеет.
– Ну, будь на этом все кончено, мы бы обмыли это дело, но работы еще полно.
– Ургулы… – заговорил Блоха.
– Не одни ургулы, – отрезала Гвенна и только тогда спохватилась, что перебивает старшего. – Простите.
– Я прикушу язык, – отмахнулся от извинений Блоха. – Говори ты. Мы не представляем общей картины в отличие от тебя.
Гвенна глубоко вздохнула. Валин до сих пор не произнес ни слова. Застыл как каменный, наблюдая за ней своими жуткими слепыми глазами.
– Картина… – она снова повернулась к Блохе, – не прозрачней ведра с дерьмом, щедро замешанном на грязи. Вы, видя, как вся орда валит вниз по Хаагу, конечно, уже просчитали, что ил Торнья несколько недель как бросил Северный фронт. Император хочет знать…
Валин впервые нарушил молчание, перебил ее:
– Император?
Гвенна вздрогнула от его голоса:
– Твоя сестра. Та, что с горящими глазами…
– Где Каден?
– Не знаю. Мы с ним виделись перед отбытием на Острова – мы с Талалом и Анник. Он нас и послал на Острова. Знал о судьбе Гнезда и нуждался в птицах. Но, вернувшись с птицами… – она пожала плечами, – мы застали только Адер. Аннур снова империя. В некотором роде. Как-то они с советом залатали дыру.
Валин жадно, как голодный, потянулся к ней.
– И куда же, – голосом тихим, как падающий пепел, произнес он, – по словам моей сестры, подевался Каден?
– Куда-то.
– Так себе объяснение, – нахмурился Блоха.
– Вы не настаивали на ответе? – резко спросил Валин.
Гвенна взглянула на него:
– Мы, сколько мне помнится, пока еще солдаты. Если император говорит: «Ищите ургулов», мы ищем ургулов, поцелуй их Кент.
– Она – не император, – прорычал Валин.
Гвенна ощетинилась:
– Она сидит на троне. На том самом, в Рассветном дворце. У нее светятся глаза, и все зовут ее «ваше сияние», ты уж извини меня, если я что-то спутала. И вообще… – Она склонила голову набок. – Где ты был все эти месяцы, что так много понимаешь во внутренних делах империи?
Валин выдохнул сквозь зубы. Гвенна насторожилась. Она чуяла в соленом морском ветре его ярость. Талал рядом с ней откинулся назад, небрежно тронул рукой нож – тоже почуял угрозу. Но она уже миновала.
– Поправлялся, – тихо ответил Валин, – после того, как Адер воткнула мне кинжал меж ребер.
Волны накатывали на песок, вспенивались, разбивались и отходили, втягивались в большое взбаламученное брюхо моря. Молчание, казалось, длилось очень долго. Гвенна не знала, что сказать. Она подозревала какой-то подвох со стороны Адер – и Каден намекал, и сама императрица в этом вопросе держалась уклончиво. Но подвох – это совсем не то, что убийство.
Наконец она покачала головой:
– Зачем?
– Защищала своего генерала, – сказал Валин. – Я пытался убить ил Торнью. Она помешала.
– А теперь ил Торнья обратился против нее, – тихо присвистнула Гвенна.
– Обратился против? – Валин рывком обернулся к ней. – Это как?
– Пропал. Бросил фронт. Угрожал убить ее сына. Похоже, зря она не дала тебе его прикончить.
– О, я его еще прикончу, – сказал Валин и улыбнулся в первый раз после посадки.
– Трудновато будет, – заметила Гвенна. – Учитывая, что он пропал.
– Ничего. Рано или поздно он придет в Аннур. А я пока смогу поквитаться с любимой сестрицей.
Гвенна нахмурилась.
– То есть зарезать? Убить?
Валин молча кивнул. Она снова почуяла в нем голод умирающего от истощения зверя.
– Ты, конечно, заметил, – осторожно заговорила она, – что пока мы тут беседуем, в сердце империи рвется конная армия. Я была в столице. Сплошной козий трах. Город кое-как держит в руках одна Адер. Не уверена, что сейчас самое подходящее время ее убивать.
Валин выдавил смешок, как кашель:
– А есть подходящее время, чтобы убить родную сестру?
– Для начала – после войны. Я хочу сказать, вполне возможно, ургулы обойдутся без тебя. Я хорошо рассмотрела с птицы их армию, и похоже на то, что она тянется на север до самых гор. Очень может быть, не пройдет и месяца, как все наши головы насадят на пики, а уж если мы как-нибудь выживем, отобьем Кентом драных ублюдков, тогда убивай, на хрен, негодяйку-сестру. Если уж на то пошло, я и сама поспособствую.
Она замолчала, но Валин не отвечал. Только смотрел своими руинами глаз, смотрел сквозь нее, словно видел не ее лицо, а раскинувшийся за Гвенной серый морской простор.
Блоха шевельнулся:
– Гвенна права. Что бы ни натворила Адер, она нужна Аннуру.
– Всем нам что-то нужно, – прошептал Валин.
– Да, – согласилась Гвенна. – И нескольким миллионам человек нужна костлявая задница Адер на этом троне.
– Я этот довод уже слышал, – покачал головой Валин. – Так говорила мне Адер перед Андт-Килом. «Он нам нужен, Валин. Нам нужен ил Торнья».
– А ты все же решил его достать. И получилось не лучше, чем суп из какашек больного козла.
Она изумилась, услышав смешок Валина. На миг, быть может на четверть секунды, он стал похож на памятного ей мальчишку. Но все тотчас пропало. Гвенна устало выдохнула.
– Просто подожди, – тихо попросила она. – Подожди до конца войны, а потом, клянусь, я помогу тебе сделать, что надо.
Он обратил на нее свои погибшие глаза и, помедлив, кивнул:
– Подожду.
55
В его жизни не было ни дня, похожего на эти дни с Тристе в белом домике на краю Рашшамбара, когда они ждали решения: убьют их Присягнувшие Черепу или отпустят. Прежде роскошь сменялась тяготами: детство на пуховых перинах в Рассветном дворце, где всю зиму не переводились свежие плоды, где рабы каждое утро подавали ему теплую одежду. Потом взросление среди камней, снегов и страданий.
Он знал родных, друзей, наставников, знал времена сравнительно спокойные и даже прекрасные. В свои восемнадцать лет он повидал Костистые горы и Разлом, Копье Интарры и холодные уступы горного Ассара, крепость кшештрим в Мертвом Сердце и острова с кольцами выстроенными кента – затерянные в морях клочки зелени. Много уложилось в его единственную жизнь, короткую жизнь. Укрывая Мешкента в своем мозгу, он думал, будто понимает, что это значит, как это будет; готовился умереть с чувством, что повидал мир, испытал многие из даров жизни и без сожаления позволит Ананшаэлю распустить пряжу его души.
