– Никого не щадит, – покачал головой Каден. – А ради чего? Чтобы сесть на трон? Примерить императорский титул?
Он попытался проникнуть в разум сестры, но Адер он представлял еще хуже, чем Валина. Не понимал ни ее поступков, ни ее выбора. Несколько ударов сердца он силился сложить бешра-ан – и сдался. Он давным-давно смирился с тем, что существуют люди – Рампури Тан, Пирр Лакатур, да и собственный отец, – которых ему никогда не понять.
– Адер солгала о Валине, – снова заговорил он, – зато о Мешкенте сказала правду.
– И какую же правду, – склонил голову к плечу Киль, – она тебе сказала?
Каден глубоко вдохнул. Этой части разговора он не успел обдумать. Факты просты, а вот что из них следует… Затем ему и понадобился совет Киля.
– Длинный Кулак, Мешкент, пользуется кента.
Кшештрим долго смотрел на него, прежде чем откинуть голову, устремив взгляд в иные дали. Как правило, кшештрим искусно скрывал свою истинную природу, но этот взгляд, виденный Каденом не в первый раз, стоило только историку задуматься над какой-нибудь неразрешимой задачей, был совершенно нечеловеческим.
– Она точно знает? – спросил наконец Киль.
– Она в этом уверена. И ил Торнья тоже. Это объясняет согласованность атак на рубежи Аннура, объясняет, почему все так разом навалилось.
– И не только это, – тихо сказал кшештрим.
– О чем ты?
– Длинный Кулак – не просто ургул. – Казалось, Киль изучает звезды за прозрачной стеной Копья. – Он еще и ишшин. И даже их глава.
Каден опешил. Такие простые слова, а сколько за ними стоит, и как трудно проследить их нить в плотном плетении ткани мира. Нет, не складывается. Но если сложить, отсюда следует…
– Их возглавлял Матол, – медленно проговорил Каден, повторяя то, в чем был уверен, словно, произнесенные вслух, слова делались истиной. – Тристе убила его с помощью кента.
– Матол был всего лишь заместителем, – покачал головой Киль, – хотя сохранял этот пост долго, многие годы. И все же заместитель. Они называли другого, Горма. Его я не видел.
Каден рылся в своих воспоминаниях, перебирал услышанное. Тан этого имени не называл. Матол тоже, но где-то в закоулках памяти оно сохранилось, упомянутое вскользь одним из тюремщиков: «Рампури Тан был охотник. Кое в чем не уступал Кровавому Горму». Тогда Каден слишком заинтересовался прошлым Тана, чтобы расспрашивать о человеке, с которым того сравнили, а позже не видел причин возвращаться к той фразе. В Мертвом Сердце было полно жестоких людей, и он не собирался знакомиться с каждым.
– Итак, Горм ушел в степи, – медленно заговорил Каден, чувствуя, как становятся на места камни-мысли. – Ишшин, разыгрывающий ургула и назвавшийся Длинным Кулаком…
– Не совсем так. Телом Длинный Кулак и есть ургул – кожа, глаза, волосы. Трудно сказать, когда в это тело вселился Мешкент – возможно, когда Длинный Кулак еще жил в степи или когда вступил в орден ишшин, но важно, что он стал ишшин. – Киль удивил Кадена улыбкой. – И как я раньше не понял?..
– Ты же никогда не видел Горма.
– Едва ли это оправдание. Общую картину видел.
Каден насупился:
– Итак, Мешкент вселился в Длинного Кулака, объединил ургулов…
– Нет, – покачал головой Киль. – Он покорил степь уже после того, как стал ишшин, может быть, долгое время спустя. Ишшин часто такое проделывают: внедряются под новыми личинами в сообщества Вашша и Эридрои и нередко остаются в них на годы. На десятилетия.
– Они и тебя так выследили?
Кшештрим кивнул:
– Не выходя из Мертвого Сердца, они не сумели бы разыскивать моих сородичей. Им приходилось покидать свою крепость, смешиваться с людьми, а в случае с Длинным Кулаком – возвращаться к ним.
– К чему было так уклоняться от цели? Мешкент задумал уничтожить Аннур, а ишшин до Аннура нет дела. Их волнует только искоренение твоей расы.
– Ты мыслишь прямолинейно, – упрекнул Киль. – Иногда к цели ведет не самый короткий путь.
Кадену собственные мысли вовсе не казались прямолинейными. Они спутались в голове, их швыряло, как сучья в быстром потоке. Он с усилием замедлил этот поток и поискал, за что зацепиться, чтобы отдохнуть, набраться сил.
– Врата, – заговорил он после долгого молчания. – Мешкент понимал, что победить Аннур сумеет, только заставив нас сражаться на несколько фронтов, а для этого ему понадобился доступ к вратам.
– Действительно, – согласился Киль. – Даже вся мощь ургулов не помогла ему снести ил Торнью и Северную армию. Он побеждает потому, что всюду ведет бои. Пираты, мятежники, расплодившиеся на дорогах разбойники, кровопролитие на Пояснице – эта война не столь очевидна, как напор с севера, но это тоже война.
– И она нас губит, – выдохнул Каден.
Он вдруг почувствовал себя соколом из дворцовой соколятни. Птиц, не занятых охотой, держали под капюшончиками, и ему вдруг разом представилось, как те пытаются сбросить кожаные колпачки, воображая, что, если избавятся от них, окажутся на свободе. А сбросив колпачки, увидят: лапы у них спутаны, перед глазами решетка клетки, а за ней непробиваемые стены. И в полном шорохов полумраке созданной человеком тюрьмы не видно и проблеска небес.
Каден давно знал, что они проигрывают. Но только сейчас понял, как безнадежно.
– Могла быть и другая причина, – рассуждал Киль, не смущаясь его молчанием. – Если Мешкент заподозрил, что в средоточии власти Аннура – кшештрим, он счел бы разумным объединиться с охотниками на кшештрим.
– А он мог? – спросил Каден. – Мог узнать?
Что ни говори, Мешкент – бог. Почему бы богу не знать все?
Киль долго не отвечал. И не шевелился. Наконец он встретил взгляд Кадена.
– Не могу ответить. Боги не всеведущи, но что им известно… и откуда… не знаю.
Каден в темноте своей памяти осматривал холодные пещеры Мертвого Сердца, пытался вообразить, как бог в одежде человеческой плоти ходит по этим промозглым подземельям, ест год за годом разваренную белую рыбу, живет среди безумцев, сломленных обрядовым самоистязанием.
– И ему это нравилось, – тихо проговорил Каден.
Киль вопросительно поднял бровь.
– Мешкенту, – пояснил Каден. – Длинному Кулаку, Кровавому Горму… Как бы он ни назывался, даже если он вступил в орден ишшин ради врат или чтобы добраться до кшештрим, ему это еще и нравилось. Мертвое Сердце – храм страдания.
– Это так, – задумчиво кивнул историк.
Каден минуту всматривался в его лицо, прежде чем снова обратиться к стеклянной стене, за которой открывался Аннур. Острый клинок месяца прятался за крышами на западе. Ночь выдалась темной и обещала стать еще темнее.
– Мне надо вернуться туда, – тихо сказал он.
