– Что толку? – просила она.
– Ты спасла брата, – медленно, как говорят с малыми детьми, произнесла Адер.
– Спасла? И для чего спасла? Я больше тысячи лет его стерегла, кормила, опаивала до одурения, не давала припомнить худшее, что он сотворил, и чего ради? Чтобы отдать ублюдку, который его сломал? – Она скрипнула зубами. – Пусть бы умер сто лет назад. Полоснула бы ножом по хрящеватой шее, пока можно было.
– Он твой брат, – отозвалась Адер, не найдя другого ответа.
– Тем более надо быть милосердной.
– Ножом по горлу – это не милосердие.
Нира мрачно разглядывала ее.
– Если ты думаешь, будто знаешь, что такое милосердие, – ты ошибаешься, девочка.
В другой раз Адер стала бы спорить. Теперь не видела смысла. Ил Торнья был на свободе, перетянул на свою сторону одного из атмани и захватил сына Адер. О последнем она пока не могла думать – словно, забыв, могла обратить факт в ошибку, в заблуждение помраченного старческого ума. Только вот Нира не сошла с ума – пока не сошла. Слишком много смысла было в ее словах. Слишком много жалости.
– А Санлитун? – слабо, едва ли не умоляюще спросила Адер. – Он… цел?
Она чувствовала подступающие слезы и копящийся под языком раскаленный докрасна гнев.
– Ил Торнья не причинил ему зла?
Образ испуганного, ничего не понимающего Санлитуна всю дорогу на юг резал Адер, как ножом. При нем были кормилицы, но никто, кроме нее, не умел его по-настоящему успокоить, отогнать страхи, которых младенец еще не умел высказать. Сыну ее исчезновение должно было показаться предательством. А теперь и Нира пропала. Кто его утешит? Кто будет прижимать к себе, нашептывая полузабытые колыбельные, пока он хнычет перед сном? Адер он виделся один в холодной замковой башне: темнота смыкается вокруг, крошечные пальчики безнадежно комкают одеяльце, хватают раз за разом, будто теплая шерсть дает хоть какое-то утешение, а глаза напрасно ищут лицо матери, слух ловит ее голос.
– С ребенком все прекрасно, – прорезал ее ужас голос Ниры. – Кормилицы ил Торньи нянчатся с ним еще заботливее тебя.
– Почему?
– Он его рычаг, – поморщилась Нира. – Потому же он не дал Оши меня добить. Ты ему нужна. Мы обе нужны.
– Зачем нужны?
– Чтобы добраться до лича.
– Какого еще лича? – мотнула головой Адер в злом недоумении.
– Твой брат держит ее в башенной тюрьме.
Адер поискала в памяти имя девушки:
– Тристе?
Она читала доклады. При первом появлении в Рассветном дворце Тристе громоздила трупы горой. Агенты Адер пытались выяснить, кто она и откуда взялась. Слухи так и роились: то она была из Присягнувших Черепу, то антерской шпионкой, то прошла обучение у эдолийцев и была связана с новой императрицей. Свидетели бойни в Жасминовом дворе клялись, что видели у нее на шее татуировку лейны. Все это ничего не объясняло. Точно можно было сказать немногое: она появилась вместе с Каденом, убила более ста человек, потом ее изолировали. Адер покачала головой:
– Зачем ил Торнье Тристе?
– Зачем? – Нира подняла брови. – Хочет убить сучку.
Адер непонимающе уставилась на старуху. Она месяцами перекладывала в голове сотни переменных: ургулы, племена Поясницы, Сыны Пламени и Северная армия, ил Торнья, Каден, Длинный Кулак… Словно вела игру в ко на доске величиной с целый мир, с тысячными и десятитысячными армиями, миллионными империями, с фигурами, разбросанными по пустыням и океанам, по степям и лесам. Среди сплетающихся линий атак и отступлений она совершенно упустила из виду крошечный камешек по имени Тристе.
– Должно быть, она опасна, – медленно проговорила Адер.
– Еще бы не опасна! – отрезала Нира. – Глянь свои доклады, она в одно утро превратила твой дворец в скотобойню.
Адер глубоко вздохнула и постаралась рассуждать медленно, хладнокровно:
– Мы знали, что она лич, но личей на свете сотни. Тысячи. Ил Торнья не пытается перебить всех. Должно быть, он боится Тристе…
– Этот ублюдок – кшештрим. Он не умеет бояться.
– Тогда… знает о ней что-то, чего не знаем мы. Может быть, знает, кто она такая. Знает источник ее силы, ее колодец… – Адер поморщилась. – Может, она – второй Балендин, а второго Балендина мы, видит Интарра, не вынесем.
Нира устало кивнула:
– И мне так видится. Она – нож. Твой генерал не хочет оставлять его в руке твоего брата.
– Каден… – проговорила Адер, взвешивая имя на мысленных весах. – Каден не тот наивный монах, которого я ожидала встретить. Его республика – катастрофа, но для нас она стала неожиданностью, которая едва не покончила с нашей войной на севере. Понятно, что ил Торнья хотел бы выбить у него оружие.
Сквозь первый ужас и смятение стали неохотно проступать очертания смысла. Дыхание все еще обжигало, обдирало ей горло, но сердце в груди больше не грозило взорваться.
«Мой сын в безопасности, – твердила она, и эти слова были как воздух в легких, как солнце на щеке. – Мой сын в безопасности».
Ил Торнья ее предал, но ведь от него Адер и ожидала предательства. Если слишком много задумываться о Санлитуне в его когтях, о своем крошечном, пухлом, огнеглазом малыше на груди купленной суки-кормилицы, она сломается. Но ил Торнья подбросил ей другое занятие – задачу, которую требовалось решить; врага, которого следовало уничтожить.
– Значит, надо мне до нее добраться. До этой Тристе. Добраться и убить.
– А что дальше?
– Дальше я верну сына.
Нира открыла рот (казалось бы, для ответа), провела языком по обломкам зубов и сплюнула на полированные половицы.
– Еще воображаешь, что с ним можно договориться? После всего? Ты по-прежнему ему доверяешь?
– Нет, конечно, – ответила Адер, с усилием разжав кулаки и расслабив плечи. – Но у ил Торньи есть причины поддерживать наш союз. Мое имя обеспечит ему правомочность. Когда вопрос с Тристе… разрешится, я ему понадоблюсь.
Звучало это правдиво, но на языке от слов остался ядовитый лживый привкус. К горлу подступила желчь. По правде сказать, она и предположить не могла, что замышляет ил Торнья, зачем добивается смерти Тристе, как поступит в случае отказа или согласия Адер. Все это ничего не значило. Ее сын у него, поэтому она убьет Тристе. Остальное подождет.
– Каден был прав, – сказала она наконец.
Нира вопросительно склонила голову набок.
Адер устало выдохнула:
– Он сказал, ум ил Торньи слишком обширен, чтобы я, да и любой из нас, мог его понять, – устало выдохнула Адер. – Ублюдок все обдумал. Все обдумал еще тогда, когда доставили мирный договор.
Ее стиснутые кулаки белели на красном дереве стола.
