Адер хотела возразить, но осеклась. Они вышли на балкон обдумать штурм башни или хотя бы способ в нее просочиться, а не для споров о древней истории. Бросив еще один взгляд на Копье, она перевела глаза на то, что было ближе, меньше и доступнее: на лаковую шкатулку, которую Нира поставила на стол.
– Так это он?
Нира обожгла ее взглядом:
– Ясно, он. Думаешь, я таскаю в кшештримских сундуках свои грязные подштанники?
Шкатулка была невелика. Адер могла бы накрыть ее двумя ладонями, а по глубине в нее едва легла бы пара винных бутылок. Ящичек выглядел непритязательно: ни золота, ни серебра, ни причудливых витых ручек, ничего яркого и блестящего, привлекающего взор. Но, подвинув его к свету, Адер увидела, что Нира права. Поверхность, показавшаяся сперва просто черной, состояла из множества слоев и тонов, то чернильно-прозрачных, то дымчатых, то скользких, как грудной плавник щуки, то поблескивающих черненым серебром. Издалека все это сливалось в сплошную темноту, а поверти шкатулку в луче, и в крышке всплывали прекрасные и сложные тени. Адер чудилось, что она различает раскрытую ладонь, солнце в почти полном затмении, обнявшуюся в танце пару, но при попытке всмотреться очертания менялись, как струи быстрой реки, и пропадали.
– Неприметной ее не назовешь, – заметила Адер.
Нира пожала плечами:
– Ил Торнья хотел уберечь содержимое, а я не собиралась всю дорогу от Эргада тащить на себе железный сундук.
Адер взвесила шкатулку на руке и поставила обратно на стол.
– Как она открывается?
Старуха коснулась крышки кончиком пальца, сосредоточенно свела брови и проделала ряд быстрых четких движений. Крышка щелкнула и отскочила.
– Кеннинг? – спросила Адер, невольно попятившись.
Нира подмигнула ей:
– Кшештрим, хоть и злобные ублюдки, не брезговали дарами личей, не в пример нам.
Адер задумчиво кивнула. Об этом она читала. После войны, когда люди ровняли с землей города кшештрим, им попадались тысячи изделий: клинков и шкатулок, статуй и обелисков не вполне… естественного происхождения. Они уничтожали эти находки – те, которые удавалось уничтожить. Немногочисленные историки, осмелившиеся затрагивать эту тему, прослеживали человеческую ненависть к личам от тех первых очищений.
Она отбросила эту мысль. Ее интересовало не происхождение шкатулки, а ее содержимое. Адер одним пальцем подцепила крышку, приподняла и обомлела.
В черном бархате в крошечных гнездах лежали полтора или два десятка флаконов с вырезанными на стекле названиями. Она узнавала не более половины: сладкорог, сумрак, итириол… Но и этого хватило, чтобы угадать содержимое остальных. Яда, присланного ил Торньей, хватило бы отравить весь совет, убить всех обитателей Рассветного дворца.
– И это… это у него так и лежало? – спросила Адер.
– Я больше тысячи лет прожила, – ответила Нира, – а рядом с этим ублюдком, считай, дитя. У него, может статься, горы такого дерьма по всему свету, тайные клады под Ромсдальскими горами или потаенки на неведомом острове в Разбитой бухте.
И снова безнадежность противостояния захлестнула Адер, поволокла ее, как волна зимнего моря. Только подумать, что когда-то она замышляла идти на него войной… Он на годы вперед предугадал все ее планы, смешные и глупые. Мыслимо ли вырвать Аннур из рук, державших его веками?
– Посмотреть на тебя, ты подумываешь, не хлебнуть ли самой из этих склянок, – разорвал ее размышления суровый голос Ниры.
Подняв голову, Адер встретила ее взгляд и увидела в морщинистом лице опасения или заботу.
– До сих пор он опережал нас на каждом шагу.
– Но пока что не победил, – сказала Нира.
– Ты уверена? Мы не знаем, чего он добивается на самом деле.
– Если послушать твоего брата – смерти Мешкента.
– Я не верю Кадену, – скривилась Адер. – И уж точно не верю кшештрим, которого он держит при себе.
– Чего бы ил Торнья ни добивался, ясно, что пока не добился, – отрезала Нира.
– Ясно? – подняла бровь Адер.
– Бык, получив свое от коровы, обычно больше не дергается. Опустошив мошну, уходит пастись или спит.
– Ил Торнья – не бык.
– Мужчины… – передернула плечами старуха. – Быки… Кшештрим… Главное, если бы ил Торнья победил, он кончил бы войну.
Адер обратила взгляд на север, к Эргаду, туда, где ил Торнья сдерживал напор ургулов. Плохо дело, если надежду ищешь в продолжении войны. То, что ил Торнья еще чего-то хочет, – сомнительное утешение, но другого у нее не было. Она повернулась к шкатулке.
– Это что? – спросила она, указывая на полдюжины металлических трубочек, уложенных в бархат напротив флаконов.
– Бомбы, – ответила Нира.
Адер отдернула руку:
– Бомбы?
– Изделие кеттрал. «Звездочки», «кроты», «фитили». По два в каждом.
– И что, о, Интарра, мне делать с кеттральскими бомбами? – выдохнула Адер, не отрывая глаз от взрывчатки.
– Я бы сказала, что-нибудь взрывать, но на меня не ссылайся. Пророчица у нас ты.
– Они безопасны? – спросила Адер, разглядывая тонкие трубочки.
– Я их сюда довезла и жива осталась. – Старуха ткнула пальцем себе в грудь. – Две руки. Две сиськи, обвислые, но еще держатся. Две ноги.
Нира снова пожала плечами.
– Начинаю понимать, почему он не хотел, чтобы кто-то сюда заглядывал, – тихо присвистнула Адер.
Нира покивала:
– Вопрос в том, как нам это применить, – она ткнула пальцем сначала в шкатулку, затем в Копье, – к той сучке, что сидит там.
– Да, – неуверенно согласилась Адер, – тут поломаешь голову.
Она теперь разглядывала башню, дивясь дерзкому замыслу ил Торньи.
– Такого, знаешь ли, еще не бывало. Никто не проникал во дворцовые темницы.
– Давай не будем называть это темницей, – поморщилась старуха. – Темница, она под землей.
– А эта нет, – задумчиво покачала головой Адер. – Туда и раньше пытались пробраться, иногда с боем от самого основания башни. Тощий Том достиг тридцатого этажа, а там его порубила охрана. Выше его не поднялся никто.
– Ну, мы будем малость покруче Тощего Тома, кто бы этот хрен ни был.
– Мятежник, – рассеянно пояснила Адер. – Он жил двести лет назад. Крестьянин.
– Потому и тощий. Но ты-то принцесса, пророчица. Спорим, тебе попроще какого-то крестьянина пробиться в охраняемую башню.
– Дело не в башне. – Адер прищурилась.
Стекло стен обычно отражало солнце, небо, медные и черепичные крыши Аннура. Но если они сверкали не слишком ярко и если взглянуть под нужным углом, иногда удавалось рассмотреть кое-что внутри. С балкона Журавля Адер с трудом, но различала перелом в том месте, где человеческие постройки уступали место огромному столбу пустоты.
