Делка оказалась права. Гвенна нашла Джака в четверти мили от пещеры-лагеря. С обнаженным клинком, весь в крови, он хромал, спотыкаясь на камнях и сжимая в другой руке догорающий пенек факела.
«Слава Халу», – подумала Гвенна.
Облегчение окатило ее, как свет, как воздух. А потом она увидела его лицо, смятое пережитым, заглянула дальше в темноту, ловя слухом другие шаги – троих, ушедших в Дыру вместе с ним и не вернувшихся.
– Они погибли, – сказал Джак, и голос у него был мертвый.
– Как? – спросила Гвенна, одним шагом покрыв разделявшее их расстояние.
Джак только головой покачал.
– Как? – настаивала она, едва не тыча факелом ему в лицо, пытаясь прочесть случившееся в брызгах крови и покрывшей его кожу копоти.
Он ошеломленно уставился на нее:
– Что значит «как»? Там внизу ящеры, ты, сука. Побольше того, что вы вытащили в пещеру полакомиться нашей кровью.
Она замотала головой, отказываясь верить:
– Остальные все вернулись.
– Видно, остальные были лучше нас.
– Нет, – ответила она. – Не были. Ты во всем отсеве единственный, кто дошел до самой Пробы. Ты почти всех моложе и сильнее. Я видела, как ты плаваешь.
– Там не плавать пришлось. – Он уставился на свой обнаженный клинок, как если бы только что проснулся и обнаружил, что сжимает его в руке. – Там было намного хуже.
– Что случилось?
– Сларн случился. – Джак круглыми глазами уставился в воспоминание. – Полдюжины сларнов. Мы нашли гнездо. Яиц хватило на всех. Решили, что нам повезло. Смеялись, выпив, хлопали друг друга по спине.
Он закрыл глаза.
– А потом они набросились.
– Вы отбивались?
– Конечно, – тихо ответил он. – Что нам оставалось?
«Что нам оставалось?» Гвенна присмотрелась. Пилот был забрызган кровью, но его крови на одежде, кажется, было немного. Первая, еще не подсохшая рана на плече и несколько царапин. И все. Никаких следов рукопашной схватки со смертью.
– Ты мог бежать, – сказала Гвенна, и собственный голос прозвучал для нее, как скрежет ножа по камню.
Джак открыл глаза и встретил ее взгляд:
– Не было нужды. После схватки уже не было.
– Ты убил шесть сларнов?
– Не всех я. Хелли успела убить не меньше трех, пока самый большой не порвал ей горло. Одного, по-моему, свалил Гим. Знаю только, что под конец остался один. Я и самый большой зверь, да и тот был весь порублен. Тупая зверюга едва держалась на ногах, только еще не поняла, что подыхает. Его я прикончил.
Гвенна изучала его лицо. Она чуяла горе – но о чем он горевал? О гибели спутников – или о том, что их бросил? В ту ночь на Крючке он струсил, оставил Квору на милость громил Раллена. Может ли быть, что в этот раз он повел себя иначе, что в тесных изгибах Дыры справился лучше? Гвенна втолкнула его в брюхо пещеры в надежде на это, но пока часами шагала взад-вперед у костра, надежда повыветрилась. Отчаяние нашептывало ей, точило, как река точит берег: «Он трус. Он трус, а ты дура».
– Ты мне не веришь, – устало сказал Джак. – Ты думаешь, я сбежал.
Гвенна глубоко вздохнула:
– Отведи меня к телам. Они заслужили огненные похороны.
Не только в этом было дело. Беглый осмотр расскажет ей, как они погибли, кто дрался, а кто бежал.
– Не смогу.
– Мы их найдем, – мрачно настаивала Гвенна. – Надо просто вернуться по своим следам.
– Дорогу я помню. Тел нет. Я их сбросил в реку.
У Гвенны забился пульс в челюсти. Она спохватилась, что стискивает зубы до прострелившей задние коренные боли.
– Зачем ты это сделал?
– Чтобы не оставлять сларнам. Они люди. Не мясо.
«И теперь их нет, – тупо подумала Гвенна. – Ни тел, ни правды не найдешь».
– Я не сбежал. – В усталых глазах Джака был вызов.
Она открыла рот, хотела еще что-то сказать, но покачала головой и развернулась на каблуках. Теперь не узнаешь. И даже если пилот сбежал, если, обессилев от страха, бросил друзей, толкнула его на это она, Гвенна Шарп.
28
Каждую ночь, когда острый нож сумерек отрезал свет, Валин ощущал в воздухе приход темноты, ощущал ее в ледяных иголках, коловших кожу. Он слышал ночь в молчании самых звонких птиц – голоса соек и стук дятлов уступали место шорохам летучих мышей и протяжным крикам сов. Она и пахла по-своему: ночные запахи были жестче и шершавее запахов дня, как будто закрывались все цветы, сворачивались от холода все листья. И в себе Валин тоже чувствовал ночь: чувствовал, как тело отзывается ритмам большого мира, мышцы напрягаются, руки сжимаются в кулаки, легкие дышат чаще, обострившийся слух ловит каждый шорох, треск каждого сучка.
Он едва ли поверил бы теперь, что было время, когда темнота означала покой и отдых, что и теперь миллионы мужчин и женщин во всем мире гасят лампы, задувают свечи и уютно устраиваются под одеялами. Лишившись зрения, тело Валина взбунтовалось против власти сна. За ночь ему выпадало лишь несколько коротких кошмаров, от которых он просыпался в поту, дрожа и хватаясь за рукоять топора. Он как мог отгонял сон; устроившись спиной к валуну или дереву, таращился в холодную тьму, потому в этот поздний час не спал и услышал поступь Блохи по сухой хвое кедров.
Ургулы разбили лагерь в сотне шагов севернее, под тесно стоящими соснами. Они и сейчас вели тихий разговор, ели, бросали кости. Хуутсуу была с ними, ее сочный смех вплетался в голос ветра. Если она решит прийти к нему, то позже, много позже.
В четверти милях к югу устроились своим бивуаком кеттрал. Валин чуял Сигрид и Ньюта – тонкие духи лича странно сочетались с едкой вонью Афориста. Спят они или бодрствуют, Валин определить не мог, но знал, что оба далеко и остаются на месте. Блоха пришел один. Валин не мог понять, как он отыскал место его ночлега, но шел командир крыла прямо к нему, медленно, но неотвратимо, как спускается ночь.
Валин ждал этой встречи, страшился ее с той минуты, как понял, что Блоха остался жив. Он наполовину ожидал, что командир крыла его просто убьет – обнаружит шляющимся по лесу с бандой ургулов и перережет горло. Какой-то сломленной частью души он на это надеялся. Что говорить, умирать легко – немножко больно, и все. Вот то, что будет сейчас, это тяжело.
В десятке шагов от него Блоха задержался. От него пахло кожаной одеждой, шерстью, доброй острой сталью. Они, конечно, уже поговорили, но там было другое. В этот раз их не окружают ургулы. В этот раз негде будет укрыться от прошлого.
– Итак, – тихо сказал Блоха.
– Итак, – ответил Валин, отражая слово словом.
– Пора поговорить.
– Утром говорили.
