– Бред! – прорычала старуха и через плечо Адер взглянула на кенаранга. – Давай попробуй выехать на ее лжи.
Ил Торнья медленно покачал головой:
– Не стану. Я не знаю, как вас исцелить.
Адер про себя прокляла идиота. Надо же было, прожив жизнь во лжи, именно сейчас удариться в откровенность! Зачем он это сделал, она понять не могла, но и отступать не собиралась.
– Пусть не знаешь, но идеи у тебя есть!
Если она что и поняла про ил Торнью, так это что у него всегда находились идеи. В политике, войне, любви. Может, он и не знал, что не так с Нирой и Оши, однако мог сотни лет обдумывать этот вопрос.
– У тебя есть предположения, – сказала она.
Кенаранг взглянул на нее из-под век и вдруг хихикнул:
– Есть.
– И сейчас, когда перед тобой двое последних атмани, – Адер указала на стариков, – есть надежда им помочь.
Он колебался.
– Надежда всегда есть.
– Бодать твою надежду, – буркнула Нира. – Она-то нас и погубила. Я отомщу, и конец.
Слова ее были тверже камня, острее осколков обсидиана, и все же Адер заметила что-то в ее лице – первую кроху сомнения. Она обратилась прямо к этому сомнению, вгоняя доводы в щель колебаний, как каменщик вгоняет зубило в швы кладки.
– За себя ты можешь решать, Нира, но не за брата.
– Не учи меня, что могу, чего не могу! Твоя империя, девочка, еще не народилась, когда я решала за обоих.
Адер взглянула ей в глаза:
– Ты все это время защищала его – зачем? Чтобы найти кого-то, убить и умереть? Ты столько веков ждала вот этого?
– Примерно так.
– У вашей истории может быть другой конец.
Адер молила Интарру, чтобы женщина поняла, чтобы долгий век не выжег из нее дара надежды.
Нира, сжав челюсти, уставилась на нее, потом перевела взгляд на кенаранга. Она смотрела долго – словно вчитывалась в страницу книги на полузабытом языке.
– Я попробую исправить разрушенный нами мир… – тихо сказал кенаранг, затем кивнул на Адер. – Я пытался возместить его, строя Аннур.
– Кровью усраться твоему Аннуру, – буркнула старуха, скаля обломки зубов.
– Мы воюем, сестра? – встрепенулся вдруг Оши, устремив на ил Торнью свирепый взгляд. – Пора наконец?
Нира оглянулась на брата, скользнула взглядом по его дергающейся щеке, по его кулакам, словно стискивающим невидимую рукоять оружия. Он трясся как паралитик, и губы продолжали шевелиться, выговаривая неслышные слова. Медленно, впервые, сколько знала ее Адер, выказав свойственную ее возрасту слабость, Нира подняла руку и ласково погладила Оши по плечу.
– Нет, – тихо сказала она. – Еще не пора.
И огненный воротник пропал так же внезапно, как возник на шее кенаранга. Странно потемнел воздух вокруг, и вот уже ничего нет. Обессилевшая Нира навалилась на брата, но голос ее сохранил звучность, глаза блестели.
– Ошейник на прежнем месте, – проговорила она. – Его просто не видно. Он будет следовать за каждым твоим шагом, за каждым движением так точно, что ты его и не заметишь. Ты будешь самым свободным из рабов, и все же ты мой раб. Одно мое слово, одна мысль – и он стянется, прикончит тебя.
Ил Торнья склонил голову к плечу:
– Так используя силу, Ришинира…
Старуха разразилась кудахтающим смешком:
– Что? Я сойду с ума?
– Именно.
– Ну так придумай способ мне помочь, пока я не лишилась рассудка. Вот лишний повод исцелить моего брата. Ручаюсь, тебе не хочется оставлять поводок от своего ошейника в руках сумасшедшей. – Она повернулась к Адер. – Ты решила, что он тебе нужен? Пользуйся. Но в свободное от спасения твоей вшивой империи время пусть лечит моего брата, пусть с помощью всех нажитых за долгую жизнь знаний восстанавливает то, что разрушил. Мы договорились?
Она подняла брови. Кенаранг задумчиво, взвешенно кивнул.
– Хорошо, – сказала Нира, – потому что в тот день, когда ты откажешься нас лечить, в тот день, когда забудешь о поводке и обратишься против нас, я порву тебя на куски и кину их воронам.
Ил Торнья, пробуя рукой воздух вокруг шеи, сделал шаг, за ним – другой.
– А не блефуешь ли ты? – усомнился он.
Улыбка Ниры походила на удар ножом.
– А ты проверь.
К удивлению Адер, он огорченно хихикнул, как если бы проиграл несколько солнц в карты.
– Поверю на слово. А теперь, – обратился он к Адер с таким видом, словно они оба наконец-то покончили с назойливой бюрократической рутиной, – нам есть чем заняться. Мои люди поставили для тебя павильон посреди лагеря. Там тебе будет удобно, а главное, безопасно. Первым делом…
– Где ургулы? – оборвала его Адер.
– Сейчас? – Он скривился. – Скорее всего, в дне или двух пути от северной оконечности озера.
Адер подсчитала в уме:
– То есть до нас им три-четыре дня. Это хорошее известие?
– Едва ли. Длинный Кулак форсировал реку севернее слияния и намного севернее нашего крайнего гарнизона. Видимо, он намерен обойти озеро. Ему еще предстоит переправиться через Черную – по всей вероятности, у Андт-Кила, а до Андт-Кила отсюда далеко, – между тем мы должны добраться туда раньше его. Если он перейдет реку до нашего подхода, все кончено. По лесам невозможно двигаться быстро, но ему это и ни к чему. За Андт-Килом больше нет узких мест. Он сможет разделить войско на десять частей и разослать их в разные стороны. Все деревья от моря Призраков до Ромсдальских гор будут увешаны трупами.
– Так что же мы здесь сидим? – задохнулась Адер. – Почему ты не движешься на север?
Он отошел к камину, погрел руки и только потом ответил:
– Ты видела, по какой местности нам предстоит двигаться. Болота, трясины, ручьи. Густой, не продерешься, ельник.
Адер кивнула.
– Дальше на север всюду так, пригодных путей нет. По западному берегу тянется лесная дорога, но большая армия перемесит ее в трясину. Мы будем тащиться не одну неделю, а у нас нет этих недель.
– И вместо этого ты решил заняться гражданским строительством? – съязвила Адер. – Девять из десяти твоих людей дрыхнут в лагере. Могли бы хоть попытаться пройти той западной дорогой.
Кенаранг улыбнулся:
– Я очень люблю одну цитату из Гендрановой «Тактики». Глава четырнадцать. Помнится, там сказано: «Никогда не рвись в бой, пока есть возможность отдохнуть».
37
Подходя к высоким стенам поместья Габрила Красного, Каден готовился встретить недоверие, ярость, удар кулаком в лицо или ножом в брюхо. Он перебирал варианты, пытался предсказать действия и поступки молодого вельможи, но будущее представлялось ему таким же непроницаемым, как ровная кладка известковых стен. Согласно аннурским законам никому, независимо от титула и богатства, не разрешалось возводить крепости в черте города. Первые императоры усвоили жестокий урок, и начиная со второго века империи частным жилищам предписывалось определенное количество окон и ворот в наружных стенах. Под запретом были рвы, галереи на стенах и бойницы. Габрил Красный соблюдал букву закона. В общем и целом.
