– Это Валин, – шепнул он ей в ухо.
Дробь дождя по палатке заглушила бы и обычный голос, но рисковать он не собирался.
– Адер, это я, Валин, твой брат.
Она замерла. Он уже готов был ослабить хватку, когда Адер рванулась, с новой яростью вцепившись ему в руки. Он стиснул посильней.
– Не заставляй тебя вырубать, – предупредил он. – Брось лягаться. Я тебе зла не желаю. Хочу поговорить.
Она снова расслабилась.
– Прости, что напугал, – сказал Валин. – Надо поговорить, а другого способа не было.
Он еще немного ослабил захват. На сей раз она не стала дергаться.
– А подъехать к лагерю и спросить меня? – В ее тихом голосе страх смешался с возмущением. – Кеттрал не учат общаться?
– Вообще-то, нет. К тому же, пока в лагере распоряжается ил Торнья, я бы и десяти шагов не сделал, как оказался бы в цепях.
– Ты не понимаешь… – прошипела она.
– Да, не понимаю. Ни этой армии, ни что ты делаешь в ее главе. Потому к тебе и пришел. Ну как, можно отпустить? Желал бы тебе зла – уже сделал бы, что хотел.
Прозвучало это грубовато, но Адер, подумав, кивнула.
Как только Валин разжал руки, она вырвалась и обожгла его пылающими глазами. От них так и било жаром. Когда Адер открыла рот, он напрягся, готовясь перехватить крик. Но заговорила она тихо, хоть и натянутым, как струна, голосом:
– Так ты действительно изменник. А я не верила.
– Вот что тебе сказали? – устало покачал головой Валин. – Это неправда.
– Неужто? – насмешливо покосилась она. – Так, может, ты скажешь правду?
Валин оглянулся на полог палатки. Он не знал, на какой срок Адер обычно уединялась, но рано или поздно эдолийцы забеспокоятся. Скорее, рано.
– Некогда, – отказался он. – Я бежал с Островов за Каденом.
– Чтобы его убить.
– Чтобы его спасти. Мисийя Ут и Тарик Адив были уже там. Они перебили монахов и через считаные часы отправили бы следом Кадена.
– А ты его спас…
Он кивнул.
– Так где же он? – развела руками Адер.
– Где-то там, – ответил Валин. – Ищет ответа на тот же вопрос, что и я: кто убил отца?
Он следил за ее лицом, пытался истолковать каждое движение: вот она облизнула губы, оглянулась на вход и снова встретила его взгляд. Он чуял ее нервозность, но было и что-то другое, глубже нервозности. Вызов? Решимость?
– Ран ил Торнья, – заговорила она наконец. – Отца убил кенаранг.
Сердце по-звериному рванулось у него из груди. Ярость растеклась по жилам. С того дня, как Балендин назвал ил Торнью убийцей, гнев прорастал в нем чахлой травинкой – сомнение сдерживало его, не давало поднять голову. Верить личу нельзя, Балендин – лжец. Валин снова и снова твердил себе это на пути через степь, через реку, в глухих лесах вокруг Тысячи Озер.
«Балендин – лжец. Подожди, пока не узнаешь всю правду. Балендин – лжец».
И вот ему правда – как клинок в лицо. Он замер на миг, утонув в потоке гнева. Еще немного – и вылетел бы из палатки, порубил эдолийцев и бросился бы искать кенаранга прямо посреди его войска. Медленно-медленно он взял себя в руки. Он убьет Рана ил Торнью, но, чтобы убить его правильно, наверняка нужно знать больше.
Валин произнес срывающимся голосом:
– Так… Все-таки Балендин и Длинный Кулак не солгали. – Он покачал головой. – Что ты делаешь здесь, с ним? Почему тебя называют императрицей?
Она не услышала вопроса.
– Ты был с Длинным Кулаком?
– Это он предупредил меня про ил Торнью. И от кого мне пришлось все узнать – от проклятого ургула!
– Нет, – покачала головой Адер. – Нет, ты неправильно понял. Все куда сложнее.
– Чего тут непонятного? – бросил Валин. – Кенаранг убил отца. Военный переворот. По мне, все ясно.
– Ран его убил, потому что Санлитун едва не погубил империю – или, во всяком случае, бросил ее умирать. Твой Длинный Кулак задумал вторжение и теперь исполняет задуманное. Вот почему войска здесь. – Адер обожгла его взглядом. – Об этом он тебе за чашечкой та не рассказывал?
Валин уже открыл рот для резкой отповеди, но прикусил язык. Он ждал, что Адер оспорит слова Длинного Кулака или подтвердит их, – но никак не то и не другое разом. Вспомнился огромный лагерь на северном берегу Белой, шатры тысяч всадников в считаных милях от аннурской границы. Шаман называл это обороной, но он мог лгать.
– Даже если Длинный Кулак готовится к атаке, – медленно проговорил он, – каким образом коварство ургулов оправдывает государственную измену и убийство?
– Свет доброй Интарры, Валин! – вскрикнула Адер. – Думаешь, я не мучаюсь этим вопросом? Думаешь, у меня он не сидит ножом в ребрах?
Она напряглась всем телом, сдерживая дрожь. Еще чуть-чуть – и кинется на него или разрыдается. Или то и другое разом.
– Я любила отца – любила не издалека, как ты, играя в солдатики на своих тропических Островах. Я обсуждала с ним налоги и военный призыв, право движения по каналам и цены на каждый паршивый бушель риса. Я его по-настоящему знала. Я, Кент меня побери, смотрела, как его опускают в землю, а ты тут врываешься среди ночи, тычешь мне в спину ножом и учишь, как чтить его память?
Она оскалила зубы, словно готова была вцепиться в глотку, но голос снова стал тихим и зазвенел натянутой тетивой:
– Ил Торнья пытался предупредить отца об опасности, но не сумел убедить. Отец был хорошим императором для мирного времени, великим императором, но военной угрозы оценить не сумел.
– Дело кенаранга – доказать, что угроза существует, и предупредить ее.
Адер покачала головой:
– Отец не позволил. Любое передвижение войск у северной границы он считал провокацией. – Девушка пальцем ткнула Валина в грудь. – Послушай, убийство императора – измена. Я буду всю жизнь горевать о нем: как – ты и представить себе не можешь. Но даже наш отец – это только один человек, Валин. А сколько аннурцев погибнет, если нас захватят ургулы? Очень может быть, твои дружки уже за рекой и ломятся на юг через озерный край. Эти земли практически беззащитны, потому что отец оставил их без защиты.
– Все равно это военный переворот, – упорствовал Валин. – Такие вещи решаются иначе. Без убийств и предательств. Ил Торнья и до меня добирался, Адер. И до Кадена. Речь не просто об обороне Аннура – он пытался уничтожить всю династию Малкенианов… – Он осекся и внимательно взглянул на нее. – Кроме тебя, как я вижу.
Адер в замешательстве молчала. Валин впервые уловил исходящий от нее запах сомнения – густой, словно дух лесного перегноя после недельного дождя.
– Это не он, – наконец решилась она. – Он мне сказал, что никого из вас не трогал.
