– Но Анлатунская не горит, – возразил он, посмотрев в окуляр. – Огонь еще несколькими кварталами западнее.
Отец кивнул ему.
– Зачем тогда…
Мальчик не договорил, в его темных глазах мелькнуло понимание.
– Ты зажигаешь второй пожар, – сказала Адер, – против первого.
Санлитун снова кивнул:
– Оружие будет щитом. Враг станет другом. Сгоревшее больше не загорится.
Очень долго семья стояла молча, не сводя глаз с прогрызающего себе путь на запад пожара. От трубы с линзами отказалась только Сиоана. Она и без нее видела все, что нужно. Огонь медленно и неумолимо продвигался вперед, пока против его красно-золотого ужаса не вспыхнул западный конец города. Загорелись новые огни – поначалу отдельные точки быстро слились в прямую линию и превратили западный край широкой Анлатунской дороги в огненную реку.
– Получилось, – заметила Адер. – Новый пожар идет на запад.
– Хорошо, – резко сказала Сиоана, поняв наконец, что хотел показать им муж, чему хотел научить; ей вдруг отчаянно захотелось уберечь детей от этого зрелища и этой науки. – Хватит с них.
Она потянулась, чтобы забрать у Адер трубу, но девочка отдернула ее и вновь направила на двойной пожар. Встретив гневный взгляд жены, Санлитун поймал ее руку.
– Нет, – тихо сказал он. – Не хватит.
Каден наконец понял.
– Люди! – вскрикнул он. – Они разбегались, спасались на востоке, а теперь им не уйти!
– Они попались! – Адер выронила трубу и развернулась к отцу лицом. – Они в ловушке! Сделай что-нибудь!
– Он уже все сделал, – предположил Валин (страшно было видеть надежду в обращенных на императора детских глазах). – Ты ведь уже отдал приказ? До того, как мы пришли? Ты их предупредил…
Мальчик осекся, прочитав ответ в холодном сиянии отцовских глаз.
– Что я мог приказать? – заговорил Санлитун голосом тихим и неумолимым, как ветер. – Между линиями пожаров живут тысячи людей, Валин. Десятки тысяч. Многие бежали, но как мне спасти тех, кто не успел?
– Но ведь они сгорят, – прошептал Каден.
Император медленно кивнул:
– Уже горят.
– Зачем?! – воскликнула Сиоана.
Она не знала, плачет ли по горящим в своих домах горожанам, чьи крики не долетали на высоту башни, или по своим детям, в ужасе уставившимся на далекие огни.
– Зачем им это видеть?
– Когда-нибудь империя перейдет им.
– Чтобы править, защищать – а не губить!
Санлитун все еще держал ее за руку, но взгляда не сводил с детей.
– Они не смогут править империей, – проговорил он с глазами немыми, как звезды, – пока не будут готовы увидеть ее в огне.
1
Стараясь не замечать ни холода гранита под собой, ни жара бьющего в спину солнца, Каден уй-Малкениан подвинулся вперед, чтобы лучше видеть разбросанные внизу каменные строения. Резкий ветер, принесший стынь нерастаявших снегов, драл ему кожу. Он вздохнул, вытягивая тепло изнутри, разгоняя по телу, сдерживая подступающую дрожь. Хоть этому он хорошо выучился за годы монашества. Этому – и больше почти ничему.
Валин рядом с ним шевельнулся, окинул взглядом пройденный путь и снова обратился вперед.
– Вы по этой тропе бежали? – спросил он.
Каден мотнул головой:
– Мы прошли вон там. – Он указал на силуэты каменных шпилей на фоне неба. – Под Когтем, потом восточней Скачка Бьюри, Черного и Золотого Ножей. Шли ночью, а там зверская круча. Надеялись, что тяжеловооруженные солдаты за нами не угонятся.
– Удивляюсь, что угнались.
– Вот и я удивился, – кивнул Каден.
Он приподнялся на локтях, чтобы заглянуть за каменный гребень, но Валин оттащил его назад.
– Голову не высовывайте, ваше сияние, – проворчал он.
Ваше сияние! Титулование до сих пор звучало неестественно, казалось неверным и хрупким, словно весенний лед на горном озерце, когда вся его искрящаяся гладь стонет под ногой, готовая дать трещину при первом неосторожном шаге. Слышать это обращение от других было нелегко, а уж от Валина – почти невыносимо. Они, хоть и провели долгие годы врозь, хоть и стали теперь, нажив каждый свои тайны и шрамы, взрослыми, самостоятельными и почти чужими друг другу, все же были братьями. Без малого десять лет обучения не могли стереть из памяти Кадена образ того бесшабашного мальчишки, с которым он гонял по переходам Рассветного дворца, играя в клинки-разбойники. Официальный титул в устах Валина словно вымарывал его прошлое, уничтожал детство, замещая его жестоким настоящим.
Монахи, конечно, сказали бы, что так и надо. «Прошлое есть сон, – говорили они. – Будущее есть сон. Существует только сейчас». А значит, те же монахи, вырастившие и воспитавшие его, теперь уже не люди. Они – падаль, трупы, разбросанные по уступам внизу.
Валин, ткнув пальцем за укрывавшие их камни, оторвал брата от размышлений:
– Мы по-прежнему далеко, но у ублюдков, перебивших твоих друзей, могут быть подзорные трубы.
Каден насупился, возвращаясь к действительности. Он и не вспомнил о трубах: если ему и требовалось напоминание, как мало замкнутая жизнь в Ашк-лане подготовила его к коварным течениям жизни мирской, то вот оно. Он научился рисовать, медитировать, целыми днями носиться по крутым тропам, но рисование, бег и медитация – плохое средство против заговорщиков, убивших его отца, перерезавших монахов хин и чуть не убивших его самого. Каден не в первый раз поймал себя на зависти к воинской подготовке Валина.
Восемь лет Каден усмирял в себе надежды и желания, страхи и печали, вел нескончаемую битву с самим собой. Хин снова и снова повторяли свою премудрость: «Надежда режет острее стали. Желание есть лишение. Заботы есть смерть». В их словах крылась истина – куда больше истины, чем представлялось Кадену, когда он ребенком попал в горы, – но если он чему и научился за последние кровавые, полные смерти и смятения дни, так это пониманию пределов этой истины. Оказалось, что и сталь бывает достаточно остра. И пусть цепляться за свое «я» смертельно опасно, только вот нож в сердце убивает вернее.
Последние несколько дней враги Кадена множились куда быстрее его личных неудач, и эти новые враги носили блестящие доспехи, сжимали в руках мечи и произносили тысячи лживых слов. Чтобы выжить, чтобы занять место отца на Нетесаном троне, он должен разбираться в подзорных трубах и мечах, в политике и в людях – во всем, чем пренебрегали хин, целиком отдавшись обучению послушников трансу пустоты, ваниате. На восполнение пробелов могут уйти годы, а у него этих лет нет. Отец погиб, уже несколько месяцев как мертв, а значит, Каден уй-Малкениан, готов он к этому или нет, теперь император Аннура.
«Пока меня кто-нибудь не прикончит», – добавил он про себя.
