– Девушку держи под прицелом, – велел Рампури, подтягиваясь из воды на узкий каменный уступ и вставая на ноги так, будто его не сковывала промокшая одежда. – Она более чем опасна.
– А второй?
Каден не различал говорящих, но принялся слабо грести к месту, где вылез Тан, и Тристе потянул за собой.
– Он со мной, – ответил Тан.
Проходя сквозь кента, монах не выпустил накцаля, и сейчас в сумраке блестел наконечник копья.
– Присматривайте за девушкой.
Каден добрался до уступа совсем окоченевшим. Он кое-как цеплялся за камень, поддерживая одной рукой голову Тристе. И чувствовал, как она трясется, какой ее бьет озноб. Мокрые волосы облепили ее лицо, губы посинели так, что в дымном свете казались черными.
– Каден, – стуча зубами, шепнула она.
Ответить он не успел: из темноты вынырнули двое, подхватили ее под локти и, трепещущую, вытащили из воды.
– Осторожно, – попросил Каден. – Она связана. Вы делаете ей больно!
Сторожа, не слушая, грубо поволокли девушку по каменной полке, и тогда сам он, дрожащий и промокший, выбрался на воздух.
Откашлявшись от соленой воды и выпрямившись, он смог наконец оглядеться. Первая мысль, что врата вывели их в море, оказалась ошибочной: он очутился в большой камере шагов пятнадцать в поперечнике. Стены и потолок составлял тот же голый камень. Все это напомнило Умберский пруд в Костистых горах, только над прудом высился широкий изгиб небосвода, здесь же, под сводом пещеры, было темно и зябко.
Ишшин тоже не походили на монахов. Каден, вопреки предупреждению Тана, ожидал увидеть что-то знакомое. Но люди, грубо прижимавшие Тристе к стене, были одеты не в монашеские балахоны, а в засаленные кожаные дублеты и тюленьи шкуры. Голову они не брили, и у одного была настоящая борода, а у второго недельная щетина на подбородке. А более всего поразило Кадена, что ишшин выглядели воинами: у каждого на бедре висел короткий меч, у каждого был в руках заряженный арбалет. И один из арбалетов они навели на Тана.
– Рампури.
Имя в устах ишшин прозвучало ругательством.
– Целься в девушку, Хеллелен, – отозвался монах.
– Сам знаю, куда мне целиться.
Каден сдержал дрожь и попытался разобраться в происходящем. Лорал Хеллелен казался ровесником Тана: рослый, жилистый эд со светлой, небрежно заплетенной косой до середины спины. Когда-то он, возможно, был красив, но теперь щеки запали, как у покойника, а провалы глаз напоминали синяки. Каден всмотрелся в эти глаза. В свете факелов они ярко, почти лихорадочно блестели. Пальцы Хеллелена гладили тетиву арбалета.
– Что за глупость – впереться в эти врата спустя столько лет?
Каден покосился на Тана. В Ашк-лане никто не смел называть Рампури Тана глупцом, но если старый монах и был задет, он ничем этого не показал.
– Если прежние пути стали скользки, приходится рисковать.
– Ты мне толкуешь о скользких путях! – огрызнулся светловолосый. – Не ты ли оставил свой пост?
– И вернулся. – Тан указал концом накцаля на Тристе. – Возможно, с кшештрим. Она прошла врата. Без обучения. Без подготовки.
Растерянность в глазах Хеллелена сменилась изумлением. Чуть помедлив, он перевел прицел с Тана на прижатую к стене девушку:
– Мала она для кшештрим.
– Взрослая женщина, – покачал головой Тан. – Просто под одеждой не видно.
– И она прошла кента…
Тан кивнул.
– Мы не понимаем, что это означает, – тихо заговорил Каден, стараясь, чтобы голос звучал сдержанно и рассудительно. – Возможно, она кшештрим, возможно… что-то иное.
Хеллелен глянул в его сторону, прищурил глаза и, отметив пылающую радужку Кадена, процедил:
– А, наследничек.
– Теперь император, – поправил Тан.
– Нет, здесь он не император, – отрезал Хеллелен. – Здесь тебе не дворец, а мы – не твои монахи. Если у меня будут к тебе вопросы, я их задам. А пока не спрашиваю, держи свой императорский рот на замке, или свой срок в Мертвом Сердце, как бы краток он ни был, проведешь под замком.
Каден смотрел на дрожащую у стены Тристе: руки стянуты за спиной, арбалетные болты целят ей в грудь и в голову.
– Все странно, – заговорил он. – Тристе помогала мне, нам помогала, на каждом шагу. Чуть сама не погибла. Даже если она кшештрим, я требую, чтобы с ней хорошо обращались.
Хеллелен цокнул языком.
– Воображаешь, будто что-то знаешь о кшештрим? – скрипучим голосом осведомился он.
Каден покачал головой.
– Думаешь, ты способен понять их мысли? Явился тут и давай учить нас, учить меня жизни?
Он с неожиданной яростью подступил к Кадену и развернул арбалет, целясь теперь ему в сердце.
Тан оборвал речь, древком копья отстранив ишшин от Кадена:
– Хеллелен, ты бы лучше занялся этим созданием, – монах кивнул на Тристе, – чем читать нотации аннурскому императору. Если она кшештрим, она участвует в заговоре против династии Малкенианов.
– Династия Малкенианов давным-давно забыла свой долг. – Ишшин воззрился на Кадена. – Ты хоть знаешь, что такое эти врата?
– Знаю, – ответил Каден. – Это орудие, которое поддерживает целостность империи и помогает в борьбе с кшештрим.
– И я догадываюсь, что для тебя важнее. – Хеллелен с отвращением покачал головой. – Я слышал, кто-то зарезал твоего отца. И что? Те же люди явились за тобой?
– Возможно, не только люди, – ответил Каден. – Ты сам сказал, у нас общий враг.
Он бросил взгляд на стоящую у стены Тристе. Чувство вины было острым и колким, как камешек в сандалии. Он отстранил эту боль. Уже ясно, что ишшин ее ни во что не ставят – ни боль Тристе, ни его боль.
– Девица замешана во всем, – сказал Тан. – И в вашей войне, и в войне Кадена. Возможно, у вас с императором больше общего, чем ты думаешь.
Пристально оглядев девушку, Хеллелен сплюнул на камень:
– Что хин слабаки, я знал, но ты, Рампури… Не ожидал, что ты поспешишь пасть ниц перед троном.
Тан пропустил издевку мимо ушей, и Хеллелен, не дождавшись ответа, вновь повернулся к Тристе, присмотрелся к ней и вдохнул сквозь зубы:
– Самка, стало быть? – Он почесал себе щеку кончиком арбалетной стрелы. – Может, у самки больше удастся выведать.
В его голосе зазвенело что-то похожее на лютый голод.
– Ты уверен, что она кшештрим?
– Ты плохо слушал, – ответил Тан. – Никакой уверенности, но есть признаки. Подробности можно будет обсудить, когда ее изолируют. Отведи ее в камеру.
Хеллелен прищурился:
– Ты здесь не командир, монах. – Последнее слово прозвучало как плевок. – И никогда им не был.
