Адер уронила одеяло, когда в сознание вплыли слова Лехава. Образ его погибших солдат вытянул из памяти обрывки собственных воспоминаний. Какая трагическая история. Она задумалась, как он совладал с чувством вины, потом сообразила, что он ни в чем не виноват. Молния ударила с неба. Лехав не мог ее остановить. Он не убивал своих солдат. Почему же она плачет? Она не служила в гарнизонах Поясницы. Она не видела, как ее люди…
И тут память ударила, как кнутом, боль вырвала у нее крик.
Лехав мгновенно оставил свое место, сел рядом, тронул лоб прохладной сухой ладонью, пощупал пульс.
– Что такое? – встревоженно спросил он, откинув одеяло в поисках источника боли.
Адер онемела. Не было слов, чтобы объяснить ему, что болит не тело.
– Фултон, – выговорила она наконец, за ужасным воспоминанием не замечая ощупывающих ее рук Лехава. – Бирч. Что с ними? Они?..
Она не сумела договорить.
Лехав молча поглядел ей в глаза, затем, как видно убедившись, что смерть ей не грозит, снова натянул одеяло до плеч. Но на прежнее место не вернулся, а встал у окна, всматриваясь в бурю и не замечая порывов дождя.
– Что с ними? – пожав плечами, повторил он. – Это смотря у кого спрашивать.
– Они живы? – Адер посмотрела на него в упор.
Слова давались с болью, словно рвущие внутренности зазубренные крючья, вытягивающие за собой клочки розовой плоти.
– Оба, – кивнул он. – Молния отбросила их обоих и еще с десяток человек, но эти двое отлетели далеко от Колодца. Их немного оглушило, но они целы.
– И вы не потребовали… продолжения? Не довели казнь до конца?
Лехав хмуро молчал, затем наконец сказал:
– Я не раз видел молнии. На Пояснице, на севере. Эта… – Он покачал головой. – Эта была другой. Ярче. Острее. Какая-то неестественная.
Адер молча смотрела на него.
– И люди стали шептаться. Назвали явление Молнией Интарры. Удар не причинил вам вреда, и эти линии на коже… – Лехав опять покачал головой. – Впервые вижу, чтобы молния оставила такой след.
Адер не сразу, но поняла.
– Чудо, – выдохнула она.
– Так сказали люди, – ответил он. – Не я.
Воин снова пожал плечами, но, когда отвернулся от окна, в его взгляде появилось что-то новое, непонятное.
– Я упрям, но не глуп, – проговорил он, помедлив. – Неподходящее было время, чтобы бросать еретиков в Колодец.
– Они не еретики, – возразила Адер, упиваясь облегчением, как вином, одновременно сладким и тошнотворным.
– Возможно.
Адер подняла голову. Кожа еще горела, но силы возвращались к ней.
– Где они? – спросила девушка.
Лехав фыркнул:
– Я не убил ваших друзей, но это не значит, что позволил им разгуливать на свободе. Они живы. Здоровы. Вы это хотели услышать? Поздравляю.
Последнее слово резануло ее стыдом. Она ничего не сделала для спасения эдолийцев – во всяком случае, ничего не сумела сделать. Их спасла молния. Молния и удача. Кожа горела, и Адер, выпростав руку из-под одеяла, стала рассматривать багровый узор. Остроту и яркость чувств вызвал, может быть, зародившийся в душе страх.
– Они живы, – пробормотала она.
По ее лицу текли слезы.
– Обычно, когда твои люди выживают, это радует, – склонив голову набок, заметил Лехав. – Но бывает иначе.
Адер уставилась на него.
– Как вы с этим справляетесь? – едва ли не шепотом спросила она.
– С чем?
– Как принимаете решения? Кому жить, кому умирать. Вы вели за собой людей – раньше легионеров, теперь Сынов Пламени. Иногда вели на смерть. Как вы, командир, принимаете решения?
В глазах Лехава отразилась буря.
– О смерти не думаешь. Решаешь, как необходимо поступить, подбираешь самых подходящих людей и их посылаешь. Смерть – это дело Ананшаэля.
Адер смотрела в глаза солдата.
– А точно необходимо? – спросила она. – Вы никогда не думаете, правда ли необходимо так поступить?
Он прямо ответил на ее взгляд:
– Каждый раз.
* * *
Второй раз Адер проснулась ночью: буря перешла в тихий перестук дождя, кто-то зажег лампу у ее кровати, а Лехав исчез. Она полежала, ощущая на коже горящее кружево: яркая боль иглой света проникала в плоть разума. Теперь она вспомнила все.
– Свет доброй Интарры, – выдохнула Адер.
– Всего полдня прожила пророчицей, поцелуй тебя Кент, а уже бормочешь, как святоша.
Натянув повыше одеяло, Адер вскинула голову. У изголовья кровати сидела в кресле Нира и нетерпеливо похлопывала по уложенной поперек коленей палке. Адер, уронив одеяло, свесила ноги на пол, и только тогда до нее дошло, что в дальнем углу стоит, разглядывая отшелушившуюся штукатурку, Оши. Она поспешно укуталась снова.
– Что вы здесь делаете? Как вошли?
В ответ на резкий тон Нира подняла бровь:
– У тебя всего три охранника, детка. Двое еще на ногах не стоят после того, как чуть не угодили в огненный Колодец и нахлебались молнии, а третий после твоего представления смотрит на тебя другими глазами. – Она повела косматой бровью. – Ты хоть знаешь, что орут тупицы на улицах? Как тебя называют? Вторая пророчица Интарры, вон оно как!
Адер схватилась за голову. Яростный чистый огонь угас, его сменила пульсирующая боль. Утонувшая было в бессильной слабости вина перед Фултоном и Бирчем теперь накрыла ее свинцовым плащом. Сейчас ей было не до Ниры с ее вопросами, но куда денешься?
– Что тебе надо? – спросила она.
– Хотела поглазеть на пророчицу во всей ее огненной шкуре и славе. Чего только в жизни не насмотрелась, а пророков не видела.
– Я не пророчица, – покачала головой Адер. – Просто мне повезло.
Казалось бы, разумный ответ, но в словах ей почудилось что-то неправильное. Неблагодарность. Непочтительность.
– Я молилась, и богиня вняла моим молитвам.
– Ты передо мной благочестивую кретинку не разыгрывай, девочка.
– Ничего я не разыгрываю, – тихо ответила Адер. – Фултон с Бирчем остались живы благодаря той молнии. Молнии Интарры.
– А в Ромсдальских горах попадаются черные сосны – тоже молнией ударило. Полагаешь, богиня имеет что-то против высоких деревьев?
Втянув в себя воздух, Адер медленно выдохнула. Ей нечего было возразить – в первую очередь потому, что месяц назад она и сама могла бы пошутить в том же духе. Молнии то и дело бьют по голым вершинам, по океанским просторам, опаляют одинокие дубы и большей частью попадают туда, где молиться вовсе некому. Глупо кидаться в ноги богине из-за обычной молнии. Закрыв глаза, Адер почувствовала, как глубокое, прохладное облегчение наполняет сердце, как благодарность с током крови растекается по жилам. Молнией она могла бы пренебречь, но ответ на ее отчаянную мольбу…
