Все вместе они сидели вокруг горелки, согревались горячим кофе и унимали сладким дрожь в руках и ногах. Мика забрал у Марко рюкзак, полез внутрь, достал две банки с консервами и упаковку хлебцев и выложил рядом с горелкой.
– Ну что вы, – сказала Эсма. – Не нужно. Вы у нас в гостях. Сейчас выпьем кофе и поговорим, а потом девочки сами накроют на стол.
Обедали консервированной фасолью, но к ней вскрыли вакуумную упаковку с говяжьим пршутом, а на десерт заварили кипятком быструю овсянку с фруктами из пакетиков, на которых красовались стройные девицы, пропагандирующие здоровый образ жизни. После еды младшая устроилась с книжкой у фонарика, а средняя села точить карандаши. Старшую Эсма подозвала к себе. Достала из рюкзака пистолет. Осмотрела целик, проверила предохранитель и магазин, после чего вручила оружие дочери. Та молча приняла пистолет и так же молча покинула зал.
– В дозор, – пояснила Эсма. – Одна из нас на всякий случай всегда караулит на территории ближе к выходу на поверхность. А теперь давайте поговорим.
Говорили о том, что наверху. Мир наверху называли словами «там» и «тогда». Словно не несколько дней прошло для этих женщин и несколько часов для Алисы и остальных, а полжизни. Как быстро поблек тот мир над землей. Как быстро четыре женщины привыкли к тому, что они одни, без мужской защиты, прячутся в пещере от частого гребня нового режима.
Про режим рассказала Эсма.
– Объявили, что город разделен и границы между секторами перекрыты. Сказали, что нужно сидеть по домам. Связи нет. Сначала можно было выходить на улицу, потом запретили. Наша соседка попробовала выйти, ее не пропустили и загнали обратно. Сначала по громкоговорителям транслировали: надо подождать, скоро будут новости. Потом стали ходить по квартирам. Ходили люди в военном, потом в штатском. Они делали перепись и проверяли документы. У нас документы боснийские, а у старшей двойной паспорт. Они поставили отметку в списке. В первую ночь мы с соседями выходили во внутренний двор, его не видно с улицы. Мы сидели, пели и разговаривали. Приходили другие люди, делились слухами. А на вторую ночь мы с девочками ушли.
– Почему?
– К нам пришел один из тех, кто ходил со списками. Он был без формы, но со значком на груди. Я его знаю, он жил через улицу от нас. Играл на гитаре и немного рисовал. Мы иногда встречались и разговаривали в соседней пекарне. Он сказал, что будут забирать. Посольских, иноверцев и других. Неблагонадежных для страны, так это называется.
– Что это значит?
Эсма пожала плечами.
– Думаю, вы сами знаете, что это значит.
– Куда забирают?
– Кто скажет. Но, думаю, что вы это тоже знаете.
Эсма внимательно посмотрела на нее, и Алиса каким-то образом поняла, что это «вы» касалось не группы, а лично ее. Она молча кивнула: да, знаю. Ответ был расклеен на листовках и плакатах, и вздернут на древках, чтобы красоваться во главе мрачных шествий под молитвенные распевы.
– Мы собрали самое необходимое. Мальчик обещал нам помочь. Я предложила заплатить, но он сказал, что деньги не в ходу. Я разрешила ему выбрать из своей шкатулки все, что понравится. Он провел до парка Ташмайдан, а дальше мы сами нашли дорогу.
– И как там, в городе? В центре?
– Заставы. Горят костры. Ходят только те, у кого есть разрешения. Большинство, кому не оформили бумаги, сидят по домам и ждут. Новые документы будут давать по спискам. Мальчик сказал, что сначала их выдадут «необходимым элементам» – тем, без кого город встанет. Потом, в порядке приоритетов, всем остальным. Кроме тех, кому не выдадут совсем.
За последние три года Алиса наслушалась об особом сербском пути и особой сербской истории, об особом положении Сербии в мировой истории и на мировой арене. Об этом ей были готовы рассказывать таксисты, случайные мужчины в очереди в маленьком супермаркете на углу и официанты, которые слышали ее акцент. Столько слов, которые она слышала и раньше от других людей в других местах. Слов, которые начали говориться за много поколений до того, как Алиса родилась. Ничего нового. Людей все так же делили на чистых и нечистых. Людей так же ужимали до строчки в списках, до пары пометок, которые должны решить их дальнейшую судьбу и отменить все, что еще можно было бы сказать об этих людях. Говорят, история повторяется дважды: один раз как трагедия, второй – как фарс. Но эта история повторялась раз за разом только в первом варианте.
– Как вы с девочками будете дальше? У вас есть план?
Эсма покачала головой.
– У нас есть еда, свет, вода. Есть книги. Есть возможность молиться. Есть возможность делать выбор. Пока есть, будем делать. Когда не останется, положимся на волю Всевышнего. А у вас?
Алиса невесело улыбнулась. Подумала, что их план не сильно отличался. Они несли один на всех рюкзак, покуда была возможность, и шли, покуда могли шагать. Когда шагать было некуда, Марко шептал молитвы и пока что статистика была в пользу того, что они, вполне вероятно, были услышаны. Неважно, кем именно.
– У нас разве что Всевышний другой. Вон тот парень за связь с ним отвечает.
– Я это заметила.
– Эсма, как попасть на тот берег? Может, вы знаете проход? Под землей? Над землей?
Эсма помолчала и неторопливо отпила из своей чашки. Покрутила стаканчик в руках.
– Над землей не получится. Все сектора изолированы друг от друга. Ближайшая к нам граница – это берег Савы. На ней стоят заставы и вас не пропустят. В другом месте тоже: на всех мостах с первого дня стоят блокпосты. Я слышала, что поначалу они пропускали своих по необходимости, а теперь не пропускают никого ни туда, ни оттуда. И слышала, что на Калемегдане разбили полевую базу и ведут наблюдение за другим берегом.
– Что там? На том берегу?
– Вы допили? Хотите, я прочитаю гущу?
Алиса всмотрелась в спокойное лицо Эсмы. Она выглядела так же, когда проверяла заряженное оружие перед тем, как отправить свою дочь в вооруженный патруль. Алиса представила, как эта женщина с таким же спокойным лицом безответно звонила коллегам пропавшего супруга, отдавала свое золото соседскому мальчишке и упаковывала вместе с консервами конфеты и кокетливые фонари. Алиса задумалась, правда ли в этой семье только муж умел общаться с оружием, потому что любил охоту. А Эсма тем временем приняла опустевший стаканчик из ее рук и опрокинула вверх дном прямо на бумажную салфетку. Покрутила в воздухе, дожидаясь, пока стечет гуща.
– Что на той стороне, Эсма?
Женщина перевернула стаканчик обратно, аккуратно свернула испачканную салфетку в плотный комок и положила рядом. Прищурилась, вглядываясь в узоры на стенке.
– Вам не надо на ту сторону, – сказала она, и Алиса не поняла, это ответ на вопрос или то, что женщина читает в кофейных разводах.
– Надо.
– Там бойня. Нет ни власти, ни правил. С первого дня у них не получилось взять Новый Белград так, как взяли центр. Бои затянулись. Я слышала, солдаты стали бунтовать. Вы знаете пристань? Ту, где рестораны и клубы?
