Первая заградительная линия стояла без людей. Торчали металлические распорки с натянутой поперек желтой лентой, которую обычно используют, чтобы огородить аварийные работы на улице. Метров через двадцать стоял брезентовый тент, рядом с которым горела уличная жаровня. На таких жаровнях по всему центру города весной и летом жарят каштаны и продают по сто динаров за маленький кулек и двести за большой. У жаровни стояли трое. Один перемешивал что-то на углях, остальные негромко переговаривались. За их спинами виднелась застава из джутовых мешков, по виду с песком или щебнем. Дальше к другому берегу реки Савы тянулся пустой мост.
Прибрежная линия была тихой и безлюдной, но дальше, ближе к линии горизонта, в воздух поднимались темные столбы дыма. В воде отражалось темнеющее вечернее небо. По оба берега лежал город: лоскутное одеяло разномастных домов по эту сторону и югославские многоэтажки, которые чередовались с модным высотным новостроем, через реку. За три года Алиса запомнила абрис города так, что могла бы нарисовать его по памяти с закрытыми глазами. Абрис щедро расходился по сувенирным кружкам, футболкам, открыткам, по обложкам книг, которые покупали не только туристы, но и свои, местные.
Легкий ветер сменил направление. От моста донесся запах жареного арахиса: неуместно мирный, домашний.
Четверо пошли прямо на заставу.
Их заметили за секунду до того, как Алиса подняла руки за секунду. Мика и Ивана без слов последовали ее примеру. Один из часовых навел луч фонарика, второй взял группу на мушку. Третий невозмутимо перемешивал орехи на жаровне металлической лопаткой.
– У нас пропуск! – крикнула Алиса. – Не стреляйте!
– А ну, стоять! – раздалось с поста. – Эти пусть выйдут из-за спины, чтобы всех видно было!
Алиса шагнула в сторону. За ее спиной стояла Ивана. Рядом Мика одной рукой обнял за плечо госпожу Марию. Луч фонарика забегал по их фигурам. Потом часовой с оружием наклонился к тому, что с фонариком. Они коротко перешепнулись о чем-то. Тот, что с фонариком, снова окрикнул:
– Руки держать, чтобы я видел! Все время! Медленно вперед! Кто резко дернется – на месте положим!
Алиса сделала медленный шаг. Еще один. Еще. Свет от фонарика стал ярче. Часовой посветил ей прямо в глаза, а потом перевел луч в сторону и проделал то же самое с остальными. Вернулся к ней. Алиса заморгала. Глаза резало.
– Откуда взялись?
– Из генштаба. У нас пропуск. У меня в кармане. Я достану?
– Стоять.
Солдат подошел. По виду ему было лет тридцать. В свете фонарика было видно, что квадратная челюсть густо заросла темной щетиной, а через бровь тянулся старый шрам. Он сам полез шарить по карманам.
– В правом, – подсказала Алиса, но часовой только хмыкнул.
Обшарил каждый карман, задерживаясь рукой дольше, чем нужно. Пока обшаривал, больно сжимал через ткань то бок, то бедро. Алиса стиснула зубы. Наконец, часовой достал листок. Посветил на бумагу, и глаза, наконец-то, смогли отдохнуть от яркого света. На изнанке век вспыхивали белые пятна. Наконец, солдат закончил изучать пропуск. Помахал им в воздухе.
– Откуда у вас это?
– Из генштаба, – повторила Алиса. – Господин Тошич лично выписал.
– Сам вижу. Спрашиваю, откуда.
– Мы с ним знакомы. Еще до всего.
– До всего, значит?
Солдат дернул уголком рта, как будто от зубной боли.
– И что, как познакомились?
– Я журналистка. Брала у него интервью.
– Акцент чей? Словенка? Боснийка?
– Русская.
– Откуда в России?
– Из Москвы.
– Православная?
Алиса не сомневалась, что нужно соврать в ответ:
– Да.
– Документы. Остальным тоже.
– Документов нет. В дом попал снаряд. Успели только выбежать. Ничего не осталось. Решили пробираться на тот берег, там родные. Больше некуда.
– Здесь стойте.
Солдат вернулся к своим. Трое начали совещаться шепотом. Даже если очень прислушаться, не было слышно, что они говорят. Тогда Алиса вгляделась. Тот, что с фонариком, должно быть, главный, отметила она. Он часто перебивал, а остальные молчали и выслушивали. Тот, что с оружием – правая рука. Главный обращался к нему чаще всего. Тот, что стоял у жаровни, на низшей ступени в этой иерархии на троих, его почти исключили из разговора.
Наконец, часовые закончили совещаться. Главный с фонариком подозвал к себе ладонью. Подошли все четверо. Алиса протянула было руку за пропуском, но солдат передал его другому и пропуск исчез в кармане.
– Можно его обратно? – спросила Алиса.
– Не положено. Забираем по инструкции. Да вам и без надобности. Пропустить мы вас, положим, пропустим, так с той стороны он все равно не действует. Только мы, пожалуй, не пропустим. Не надо вам на ту сторону. Шли бы вы домой, детишки.
– Дома нет. Только на той стороне.
– Так и там дома нет, деточка.
– А что есть?
Солдат скривился и сплюнул под ноги. За него ответил тот, что с оружием:
– Ты слушай, что тебе говорят. Все равно не пройдете. По ту сторону такой же пост, только там уже не наши. У нас, положим, с ними это… как его… джентльменское соглашение. Мы их не трогаем, они – нас. А вас не пропустят. Еще на подступах уложат. И бумажка эта не действует по ту сторону реки. Так что поворачивайте-ка обратно. Переждите хоть в кустах. А там что-нибудь придумаете.
Алиса присмотрелась. Было похоже, что он говорил искренне. По крайней мере без издевательских ноток в голосе, которые звучат, когда у одного человека есть оружие, а у другого нет. В голосе была если не забота, то что-то похожее на участие. А сам голос был молодой и усталый.
Что если правда не пройти? Что если не пропустят? Попробовать другой мост. Спуститься на набережную и поискать лодку. Пройти вниз по течению: там иногда швартовались частные яхты и моторки. В конце концов, неподалеку от моста шел бесконечный ремонт прогулочной зоны. Найдутся деревянные паллеты, можно попробовать сделать плот.
Размышления прервал голос главного.
– Ну, вот что. Раз уж вы никуда не идете, я так скажу. У нас с тем постом свое взаимопонимание. Отдельное. Ночи все-таки длинные, а там ребятки хоть и основательно заблудившиеся, а все же свои, сербы. Общий язык находим. Времена такие, ага? Ты – мне, я – тебе. Я, может, сам бы вас до поста проводил и с ребятами тамошними пошептался. Если у вас есть, что на услугу обменять. М?
Алиса обернулась. Поймала взгляд Иваны. Кажется, они думали сейчас об одном и том же: об украшениях, которые остались у охранников на Калемегдане. Их широкий жест ни к чему не привел: Марко не спасли, прощания толком не случилось, и черт знает, стоили ли эти пять минут с человеком, который требовал, чтобы его оставили, того, что сейчас могло бы перевесить их шансы перебраться на ту сторону реки. Ивана слегка покачала головой. Алиса поняла: больше ничего нет. В переглядках она не сразу заметила, как Мика завозился с рукавом рубашки. Луч фонарика мазнул по стеклу. Мика отстегнул браслет часов с запястья.
