Алиса хрипло каркнула обезображенным смешком. Вечно жалующие колени, которые в любой момент могли подвести, ноющее тело, непослушные руки, которым даже пошевелиться сейчас можно было только с трудом, заплывшие глаза, которые приходилось щурить, чтобы навести фокус на реальность. Титановая, как же.
Она обвела взглядом всех троих по очереди. Марко улыбался, но смотрел встревоженно, пытливо, как делают большие псы в ожидании, что сделает человек. Ивана накрутила прядь волос на палец и нервно по-девчачьи покусывала хвостик. Мика смотрел на Алису, не отводя взгляда. Алиса увидела в его глазах отблеск прежней теплоты: шоколад, коньяк, янтарные угольки рождественского костра.
– Где отец? – спросила она.
– В нашей палатке. С ним все хорошо.
– Что случилось?
По дрогнувшему уголку губ Мики и по тому, как забегали глаза Иваны и засопел носом Марко, она поняла, что случилось что-то большее, чем взрывы и огонь, который она помнила.
– Да чего только не случилось, русская. Начнешь, танцор балета?
– Да. Начну.
Мика сухо, словно диктор новостей, восстанавливал для нее ход событий: что-то по своей памяти, но большую часть по рассказам других.
Пока они разговаривали поодаль от шатра для прессы, с запада на лагерь ехали шесть джипов в самодельной броне. Они снесли линию охраны и на полной скорости въехали прямо в палатки, но не остановились. На ходу из окон бросали бутылки с горючей смесью и выкрикивали «Смерть нечистым!», «Смерть врагам страны!». Тринадцать человек ранено, двое погибли. Большинство палаток все еще пустовало, но по чистой случайности: за полчаса до атаки ожидалось массовое прибытие беженцев, которых должны были привезти в лагерь под журналистскими камерами, но в городе что-то пошло не так.
– Выходит, знали? – спросила Алиса.
– Говорят, да. Якобы спланированная атака. Жертв должно было быть больше.
– Дальше.
– Дальше лагерь отбили. Три машины взяли на месте, две догнали в пути. Одна успела уйти.
– А пресс-конференция?
– Твой коллега – тот, что за тобой приходил, – выступил перед лагерем. Кажется, была какая-то трансляция, но я не уверен. Пока мы тут с тобой сидели, он дважды приходил. Сказал позвать сразу же, как придешь в сознание. Мы, как видишь, не спешим. У меня все. Теперь Ивана.
Если бы сейчас было подходящее время смеяться, Алиса бы посмеялась тому, насколько происходящее напоминало какое-нибудь официальное мероприятие вроде того, которое было сорвано атакой. Доклад, а за ним – передача слова другому спикеру. У Иваны дрогнули губы – и иллюзия исчезла.
– Я хотела сказать… я хотела еще раньше. Я хотела рассказать Маки, там, в квартире. Я хотела рассказать всем вам. Простите, пожалуйста. Я… мне просто очень нужно было…
Она осеклась и хлюпнула носом. Марко передал ей полотенце и, когда Ивана прижала влажную ткань к лицу, тыкнул пальцем в колено. Зная Марко, это можно было засчитать за жест поддержки.
– Не было никаких самолетов, – сказала Ивана в полотенце. – Я… я п-придумала…
Она икнула. Марко дернул за край полотенца.
– Киса, бре. Харэ, заканчивай. Я на тебя уже наорал – и хватит с тебя. Больше никто орать не будет, обещаю.
Ивана выглянула из-за полотенца и метнула на него быстрый взгляд, но сразу же спрятала лицо обратно. У Марко порозовели кончики ушей.
– Ей страшно было, – буркнул он. – Боялась, что бросим ее, дуру, по пути. Вот и ляпнула, чтобы важной казаться. Как есть, дура. Но что уж теперь. Да ведь, русская? Что уж теперь?
Алиса попыталась представить, как и что Марко орал, когда услышал об этом впервые. Как и что все они могли крикнуть и сделать, если бы Ивана призналась раньше.
– Мне правда-правда было очень страшно, – шепотом сказала Ивана.
В ее голосе за страхом и дрожью звучало что-то тихое, едва различимое, но Алиса расслышала и узнала.
– Я уже извинилась перед мальчиками. А они сказали, чтобы я извинилась перед тобой. Я… мне правда очень… мне…
– Не надо.
Это тихое было тем, что давали им все это время выдуманные самолеты с несуществующими пассажирами. Самолеты, которых на самом деле не было, не могли дать ни свободы, ни безопасности. Но все это время они давали надежду.
Без свободы и безопасности можно выжить. Без надежды это сделать куда сложнее.
Ивана снова всхлипнула, но уже с облегчением. Утерла лицо и аккуратно пристроила полотенце на спинку кровати. Посмотрела на Алису. Та медленно моргнула: все в порядке.
– Маки? Теперь ты?
– Теперь я. А потом ты.
– Подожди, – Алиса попыталась приподняться на локтях. – Еще воды.
Вторая чашка была такой же вкусной. Алиса допила до дна в несколько жадных глотков, вернула чашку в руки Марко и кивнула:
– Можно.
Он повертел пустую пластиковую чашку, поковырял кромку ногтем, потеребил неудобную ручку.
– Ну, в общем, как дело было. Ты в палатку от нас ушла, а потом мы тебя искали, но этот твой мужик сказал, что тебя беспокоить не надо. Что ты там к выступлению какому-то готовишься. И сказал, что нас вывезут. Будет, говорит, спецтранспорт в Венгрию. Ну, то есть, сначала я думал, что только меня. Он поодиночке с нами говорил. Я и не знал, что он другим то же самое предлагает. Ну, я сказал, что без вас не поеду никуда, а он такой: все поедете. А я и думаю, ну, хорошо, что, вон, кису вывезут, на ней же лица уже нет, хоть подышит спокойно, и танцор балета тоже заслужил передохнуть, а папка его вообще, бре, постарел за сутки. Ну, короче, мне поспокойней стало. А потому, думаю, ну куда мне? Чего я в этой Венгрии делать буду? А мои – ну, которые другие мои, семья? Не, думаю, не поеду. Вас всех провожу и останусь. Родителей разыщу, повидаюсь, а там уже видно будет. Так и сказал этому твоему мужику. Он еще не поверил, переспросил. Ну, мы же на английском, он по-нашему никак. Хорошо, что я в школе учил нормально, в целом, и объясниться могу. Он плечами пожал. Говорит, ладно, мол, дело твое. Ну я и скажи тогда: чего мне на койке штаны протирать по палаткам? Я тренированный. Дисциплину знаю. Дали бы мне тоже каску и к делу пристроили.
До этого Алиса слушала и не перебивала, но когда Марко сказал про каску, вскинула брови.
– Что ты сказал?
Марко смутился и отвел глаза, но потом гордо вздернул подбородок.
– А чего такого? Если ты, русская, вдруг думаешь, что я против своих…
– Не думаю.
– Вот и не думай! Мои – настоящие мои! – может, сами по углам в городе сидят. Не знали мы все, как оно обернется. Что, эти твари, которые в меня стреляли, свои, что ли? Ну так это ошибка. Братишки не все такие. И если я помочь смогу тем, кто эти ошибки по углам разгонит, а нормальным братишкам поможет, то нормально, значит, все. Правильно все! Слышишь?
