Второе, что сделал князь, – это посетил острог. Вместе с двумя десятками татей, что привёз Пётр Пожарский, в остроге сидело без малого пятьдесят воров и душегубов. Воевода собрал их во дворе острога и объявил, что теперь они будут хлеб себе добывать трудом. Им выдадут кувалду и камни. Эти камни нужно будет разбить в крошку. Кузнецы по команде воеводы изготовили два сита. Вечером все надробленные камни просеивали. Те, что оставались на первом сите, отправляли назад на дробление, те, что застревали на втором, грузили в телеги и отправляли в Вершилово, как и те, что просыпались сквозь второе сито. Пайки же душегубам и татям улучшили за счёт закупаемых на деньги княжича продуктов, и улучшили серьёзно.
Государев дьяк Фёдор Фёдорович Пронин тоже был доволен. Нашлась работа возчикам, они подвозили камень к острогу и вывозили получившуюся крошку в Вершилово.
Получившие задаток плотники полным составом укатили в Вершилово, но заказали кузнецам сто новых топоров, причём из хорошего шведского железа. Кузнецы кинулись к купцам за железом.
Печники заказали обжигальщикам огромное количество извести. Песок повезли в Вершилово возами. Город просто опустел. Создавалось впечатление, что весь Нижний Новгород работает на Петра Пожарского.
Событие двадцать четвёртое
У Петра кончились деньги. Ну, строго говоря, кончилась мелочь. С наличными монетами вообще была полная, с точки зрения генерала Афанасьева, неразбериха. Существовал талер, монета весом чуть меньше 30 граммов; из истории бывший генерал помнил, что весила она 27 граммов, и вес этот не случаен, так как золото относилось к серебру примерно как 1 к 11, а золотая монета весила 2,5 грамма. Вот и получилось 27 граммов. Рубль, на который все мерилось на Руси, как монета не существовал, была четверть гривны, такая серебряная палочка весом примерно в те же 25–27 граммов.
Из захваченных у атаманов Сокола и Медведя (зверинец, блин) неправедно нажитых богатств серебряных рублей и талеров было около полутора тысяч. Было ещё почти три тысячи золотых монет. Кроме маленьких серебряных палочек достались Петру и большие. Как пояснили ему стрельцы, это гривна. Весили гривны около 200 граммов, и бывший генерал никак не мог понять, почему если рубль – это четвёртая часть гривны, то он должен весить 50 с лишним граммов, а весит граммов 25–27. Оказалось, что рубль – это четвёртая не новгородской и киевской гривны, а московской. Тёмный лес.
Нужно было платить плотникам и печникам. Он уже вбухал в строительство больше тысячи рублей, и конца этому не было. Скорее всего, его по-чёрному обманывают, подобно сказочному Буратино. Так дело не пойдёт, решил Пётр и, забрав все золотые монеты и гривны, поехал в Нижний Новгород.
Взял с собой княжич десяток стрельцов, пана Заброжского (только уговорил его переодеться в стрелецкий парадный кафтан), подьячего Замятия Симанова и старосту артели печников. Золото и серебро везли на двух телегах, вес получался приличный.
По дороге Пётр выспрашивал у подьячего, есть ли в Нижнем ювелиры и ростовщики. Оказалось, что есть, и, как ни странно, все они немцы. Оказывается, в Нижнем Новгороде существует немецкая слобода. Живут там бывшие пленные поляки, шведы, немцы, чехи и даже итальянцы и евреи. Ну, не только пленные, есть и сами по себе переселившиеся. Несмотря на различия в религии и национальности, все они, один чёрт, прозывались немцы. От слова «немец», то есть не владеющий русским языком. Язык эти немцы выучили, но немцами быть не перестали. И не нужно было гадать, чем все эти немцы занимаются. Основная масса спаивала Русь-матушку. Водку делали немцы, пиво варили немцы, кабаки держали немцы. Остальная часть тоже наживалась на лопоухих русичах. Все ростовщики были немцы, все менялы – тоже немцы, все ювелиры – опять немцы.
Ладно, решил Пётр, подождите, герры, я вам Россию спаивать не дам. Я её сам спаивать буду. В планах Пожарского было налаживание перегонки и очистки спирта и изготовление хорошей русской водки. Но пока руки не доходили.
Приехали в Нижний, и встал вопрос, куда приткнуться переночевать.
– А веди-ка нас, Замятий, в гости к государеву дьяку, – подумав, предложил княжич.
– Невместно мне, – испугался подьячий.
– Зато мне вместно, а вы все со мной.
– Он, может, при тебе, боярич, ничего и не скажет, а на меня потом осерчает, – продолжал гнуть своё Симанов.
– Ладно, ты нас доведи до дома Пронина, а потом устраивайся на ночлег, где сочтёшь нужным, расходы я тебе возмещу, – пошёл на компромисс бывший генерал. – Да, Замятий, подыщи мне толкового управляющего. Чувствую я, что меня обманывают все подряд. Нужно, чтобы он был расторопный и желательно честный, а главное, в строительстве толк знал.
– Поспрошаю, князь-батюшка! – Дьяк уверенно свернул к кремлю.
Событие двадцать пятое
Государев дьяк Фёдор Фёдорович Пронин сидел за столом в светлой большой горнице и угощал нежданных гостей. Гостей было двое. Это были самые странные гости из тех, с кем приходилось сиживать за столом Фёдору Фёдоровичу. Первый был высокий жилистый отрок тринадцати лет. Были у отрока глубокие голубые глаза и очень аккуратно подстриженные волосы, что для отроков не характерно. Второй был пан Заброжский – лях, шляхтич. Этот был выбрит налысо и носил на лице только длиннющие вислые усы. Оба гостя были безбороды. У одного ещё не выросла борода, другой её сбривал.
Гости чинно ужинали вместе с хозяином, при этом княжич как-то всё время оглядывал стол, словно искал чего.
– Чего-нибудь ещё из разносолов желаешь, Пётр Дмитриевич? – по-своему истолковал его взгляды Пронин.
– Благодарствую, Фёдор Фёдорович, и этого с лихвой, – смешался княжич и рыскать глазами перестал.
Лях был с гонором, из него так и пёрла пренебрежительность ко всему русскому. Как же, ясновельможный. И при этом он как-то странно относился к молодому княжичу. Боялся, что ли, его. Нет. Скорее, почитал за гораздо более старшего и опытного воина. Так солдаты относятся к любимому воеводе, вместе с которым они множество раз побеждали врагов.
Фёдор Фёдорович посмотреть на чудного отрока собирался выезжать завтра, а тот вон сам нагрянул, без приглашения. Государева дьяка поразил тот нахрап, с которым молодой Пожарский окунулся в дела отцовой вотчины. Уже весь Нижний Новгород до последнего человека вертелся как настёганный вокруг этого ещё никому не известного две недели назад Вершилова. Там работали все плотники, коих удалось собрать по губернии, почти двести человек. Там работали все печники, все каменщики, все обжигальщики извести, все кузнецы, все плотогоны, все лесорубы.
С лесорубами вообще интересно: княжич запретил рубить деревья ближе, чем в пяти верстах от Вершилова. Ему пытались объяснить, что так будет дороже, лес придётся возить издалека, но княжич был неумолим. Когда же Пронин узнал, что кроме Вершилова дома строят и всем Пожарским крестьянам, да с двумя печами, топящимися по-белому, да с банькой, тоже топящейся по-белому, да с конюшней и коровником, дьяк решил, что молодой Пожарский тронулся умом. Но нет. Перед ним сидел вполне разумный отрок.
