– Вы… волшебница, мисс Амели.
– Мне повезло, что у модели отличная фигура, – признается она и подмигивает.
Эллиот закатывает глаза.
– О боже. – Я поворачиваюсь и вижу, как в комнату входит Фоксглав, он окидывает короля взглядом с головы до ног. – Ты сделала невозможное, Амели, – заявляет он.
– Ты закончила обращаться со мной, как с выставочной лошадью? Мне бы хотелось сменить этот смехотворный наряд…
– Нет! – с ужасом восклицает Амели. – Пока я не доведу ваш гардероб до ума, вы должны носить этот костюм. Не смейте оскорблять мою работу, переодеваясь в свои лохмотья.
– Она права, – обращаюсь к нему я. – Вам стоит привыкать к изысканной одежде, если хотите произвести впечатление на нашу будущую… гостью.
Кроме того, мне и самой хочется подольше им полюбоваться. Не потому, что он привлекателен. Нет, вовсе не поэтому! Я не забываю о том, что он жуткий волк, который пытался меня провести с помощью томатного соуса. Просто на него приятнее смотреть, когда он в роскошном костюме, а не в запятнанной рубахе и грязных брюках.
Фоксглав кривит губы.
– Фу, что с волосами. Никуда не годится.
Эллиот закрывает глаза, скалится и бормочет под нос проклятия.
Мое внимание привлекает топот, в комнату врывается Мика.
– Новые кареты! Симпатичные.
– О, наверное, прибыли картины, – сообщает Фоксглав. – Нужно показать, где их развесить.
– Прошу прощения, – возмущается Эллиот, – но это мое поместье…
Фоксглав кладет руку ему на бедро.
– И каким оно станет прелестным, когда я закончу! Мисс Бельфлёр, пожалуйста, найдите того, кто его причешет, чтобы я сразу приступил к делу. Я могу работать только с чистым холстом. – И без лишних разговоров дизайнер разворачивается на каблуках и выходит за дверь вместе с Микой.
Амели одаривает меня лучезарной улыбкой, ее глаза горят от возбуждения.
– Пойду заберу остальные вещи с нижнего этажа. Мне нужно больше изумрудного паучьего шелка, иначе я просто не смогу продолжить.
Мысль о шелке, сделанном из пауков, повергает меня в ужас, но я отпускаю ее без возражений.
Осознав, что осталась в комнате наедине с королем, я делаю шаг в сторону и беру щетку с туалетного столика. Указываю на стул у письменно стола и говорю:
– Садись. Попробую расчесать твою гриву.
Проклиная все на свете, Эллиот плетется к столу – его хромота становится все менее заметной – и садится на стул, скрещивая руки на груди.
– Напомни еще раз, зачем я все это делаю?
Я подхожу к нему сзади и подношу щетку к кончикам его волос.
– Ради бега на трех лапах. Тела, покрытого белым мехом. Ради поедания свежих, только что убитых туш. Ну знаешь… ради того, чем дорожишь больше всего.
– Ради свободы, – выдавливает он со вздохом. Поворачивает голову и косится на меня. – А вот ты пытаешь меня ради денег.
Я начинаю с особенно запутанного колтуна и опасаюсь, как бы щетка не сломалась о его непокорные локоны. Мои собственные волосы падают мне на лицо, и я останавливаюсь, чтобы собрать их в узел на затылке. Все-таки зря я не сделала этого еще утром, но поскольку булавок поблизости нет, прическа держится на честном слове. Возвращаясь к попытке расчесать его гриву, говорю:
– Знаешь ли, и я все это делаю ради свободы.
Король усмехается:
– Да ну?
– Да. Ты был прав, когда предположил, что женщины для людей что-то вроде собственности. По моему мнению, это одна из самых отсталых и кошмарных человеческих традиций, и мне не хочется покоряться судьбе.
– И деньги должны помочь?
Я киваю.
– Из-за того, что я незамужняя женщина, своего имущества у меня нет. И даже выйди я замуж, супруг выдавал бы мне содержание, как дает сейчас отец, но все это не принадлежало бы мне. После смерти мужа я, конечно, могла бы стать богатой вдовой. Вот только замужество не входит в мои планы.
– Почему это?
Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, и сердце едва не замирает от этого вопроса.
– Я… отказалась от любви и брака. Был у меня романтический опыт. Со мной играли в ухаживания. И я… проиграла.
Король снова косится на меня.
– Поэтому ты хочешь вернуться в страну детства в одиночестве?
– Да. Я хочу независимости. Свободы, как и ты. Хочу вырваться из цепких лап моего отца, распланировавшего мое будущее. Хочу освободиться от необходимости вступать в брак только для того, чтобы жить комфортно. Мне хочется жить по собственным правилам.
– Значит, это твое самое большое сокровище?
Я на миг прекращаю водить расческой по его волосам.
– Именно, – шепчу я. – И теперь ты можешь понять, почему на мне ваши уловки не сработали бы. Ничто в мире, даже самая большая благодарность, не вынудит меня пожертвовать шансом вырваться на свободу.
– Тогда, в свою очередь, ты должна понять, почему я не могу снять проклятие сам, – произносит Эллиот.
Я вспоминаю, что он говорил о первом способе разрушить проклятие. «У меня отняли четыре вещи, и, если я пожертвую той, которой дорожу больше всего, мне оставят те, что для меня менее ценны».
– Пожертвовать волчьей формой, – продолжает Эллиот, – означает потерять свободу. Никакая жертва не стоит свободы. Пускай я и лишусь жизни.
Я снова принимаюсь его расчесывать.
– Я и правда понимаю. Мы… понимаем друг друга. Вот почему наш союз даст плоды. Мы оба либо проиграем, либо выиграем. – Последняя часть не совсем правда, но я предпочитаю промолчать. Если мой план провалится и проклятие останется нерушимым, я не смогу вернуться к прежней жизни, к своему отцу. Поэтому должна добиться успеха.
Если король умрет, мне все равно придется отыскать двадцать тысяч кварцевых камешков.
Сердце пропускает удар. Может, я и не очень хорошо его знаю, но мне не хочется, чтобы он умирал. Больше всего на свете хочется, чтобы план сработал, Имоджен сняла проклятие Эллиота и дала нам обоим свободу, о которой мы мечтаем.
Но если все пойдет прахом…
Я прогоняю нежелательные мысли и принимаюсь яростнее чесать волосы короля. Занятие поглощает все мое внимание, но от щетки, по всей видимости, мало толку. Однако я решаю оставить затылок на потом и переключаюсь на волосы у его лица в надежде, что станет проще. Наклоняясь, убираю спутанную прядь с его лба.
– Святые выси, Эллиот, ты когда-нибудь расчесывался?
– Нет. Когда я был волком, в расческе надобности не было.
– Но ты же ухаживал за собой как-то по-своему, по-волчьи, не так?
Он прожигает меня взглядом, и я понимаю, что права.
