Когда все закончится.
Да, этот момент закончится. И от осознания у меня щемит сердце, мне хочется, чтобы эта мелодия длилась вечно. Но я все прекрасно понимаю. Чудесные моменты в моей жизни никогда не длятся долго. И всегда плохо заканчиваются. Но неужели мне нельзя ими насладиться, пока они еще тянутся? Я вспоминаю книгу, которую читал прошлой ночью, про мальчика и собаку. Стоит ли оно того?
Да, оно того стоит. И хорошее, и плохое. Важна история в целом.
Но если я так правда считаю, то почему бегала от любви с тех пор, как разразился скандал с Освальдом? Почему я всех отталкиваю? Почему мечтаю об уединенной жизни в Изоле?
Эллиот сжимает мою руку, нахмурив брови.
– В чем дело?
Я понимаю, что опустила глаза и поджала губы. Быстро тряхнув головой, я снова смотрю ему в лицо и заставляю себя улыбнуться.
– Просто…
Я хочу сказать, что ничего не случилось, но не могу выдавить и звука. Потому что случилось. И случился не пустяк. Во мне что-то переменилось, и я больше не могу это игнорировать. Правда в том, что я испытываю к Эллиоту симпатию, какой он ко мне испытать не сможет. Он желает избавиться от своей благой формы и снова стать волком. Сколько раз он напоминал мне об этом факте? Когда проклятие будет снято, он покинет это место и вернется в пещеры, которые полюбил.
И я… я потеряю его.
Как в той книге про мальчика и собаку.
Но если я в этой истории мальчик, а Эллиот – собака, тогда, возможно, я могу признать, что с его появлением в моей жизни она стала куда лучше. Возможно, он и правда в каком-то смысле спас меня. Напомнил, каково это – открыться кому-то, доверить боль своего прошлого. Допускаю даже, что я начинаю верить в… Я и подумать об этом слове не могу. Но я знаю, что она существует. Нежная связь между двумя людьми. Возможно, фантазии осуществляются в реальности, только не стоит ждать, что они продлятся вечно.
Песня подходит к концу, и вместе с ней приходит желание сказать свою правду – ответ на его вопрос, который все еще висит между нами. Мы замедляемся, замираем на месте, моя рука все еще зажата в его, его ладонь все еще касается моей спины.
Я делаю глубокий вдох.
– Просто… Думаю, я буду скучать по тебе, человек-волк.
Складка между его бровями становится глубже. Он открывает рот, чтобы заговорить, но в этот момент танцорам полагается расступиться, поклониться и присесть в реверансах. Я приседаю, а он отвечает поклоном на мгновение позже. Когда мы выпрямляем спины, я вижу на его лице волнение, но любая его потенциальная реакция пресекается вежливыми аплодисментами, которыми взрывается зал. Звук словно возводит стену в моем сознании, она отделяет этот момент от предыдущего, настоящее от магии нашего танца. По эту ее сторону находятся здравый смысл, долг и план, который нужно довести до конца. С другой стороны – прекрасное воспоминание, и я навсегда сохраню его в сердце. Но оно должно остаться в прошлом.
Аплодисменты стихают, и пары расходятся, чтобы найти новых партнеров. Эллиот приближается ко мне.
– Джемма…
– Спасибо за танец, мистер Рочестер, – говорю я спокойно и ровно, на лице сидит моя привычная маска. Однако улыбка моя искренняя, и на сердце у меня спокойно. Насколько это возможно с такой горько-сладкой болью в сердце. – У меня много работы, и мне лучше приступить к ней прямо сейчас.
Прежде чем он успевает возразить, я разворачиваюсь и удаляюсь. В горле встает ком, но я проглатываю его, спиной ощущая его прожигающий взгляд. Я чувствую его жар еще долго после того, как теряюсь в толпе.
Глава XXXII
Ночь продолжается, и я держусь подальше от танцпола, занимаясь делами, которые уводят меня к краю бального зала, а потом и вовсе в другие комнаты. Я проверяю лакея, прислугу, убеждаюсь, что вечер проходит как надо. Затем обхожу стол с закусками, гостиную и понимаю, что все исполняют свои обязанности согласно указаниям. Потом захожу к Берте и поварам, убеждаюсь, что готовка идет полным ходом, и наблюдаю за последними приготовлениями к ужину. Поскольку обеденный зал переделан под бальный, перерыв на ужин пройдет в соседней комнате поменьше.
Я забегаю в бальный зал изредка, чтобы последить за Эллиотом издалека. Пускай я бы предпочла держаться от него на расстоянии до конца вечера, но все равно могу вмешаться, если потребуется. К счастью, он, похоже, вполне способен справляться со своими обязанностями без моей помощи. Я в течение вечера пару раз замечаю, как он общается с Имоджен, но самое главное, танцует с ней, как и планировалось. Из дальнего конца комнаты слежу, как он кружит Имоджен по танцполу в зажигательной польке. В ее сияющей улыбке нет и намека на обиду из-за того, что ее проигнорировали во время первого танца.
Хорошо. Надеюсь, она уже забыла. Я устремляю взгляд на лицо Эллиота, отмечаю его самообладание, улыбку. Он выглядит довольным, даже счастливым. Он так же выглядел, когда танцевал со мной? В тот момент мне казалось, что Эллиот ощущает нечто иное.
Я качаю головой и выскальзываю в коридор. После этой композиции наступит время ужина, так что, наверное, стоит в последний раз проверить обеденный стол.
Что-то привлекает мое внимание, тихий звук, доносящийся с одной из лестниц, ведущей в спальни наверху. Сначала меня окатывает волна паники. Если гость отправится на разведку и увидит состояние некоторых незанятых комнат… сплетни о тайной бережливости мистера Рочестера могли пагубно сказаться на мнении Имоджен о его богатстве.
Но следом за паникой я чувствую укол боли, потому что чем ближе подхожу к источнику звука, тем явнее становится, что это хныканье. Рыдания. Я крадучись поднимаюсь по лестнице, пока не замечаю крошечный силуэт, вырисовывающийся на фоне тусклого света, падающего из коридора наверху. Я подбираюсь еще ближе, фигурка поднимает голову, и я узнаю Мику. Почти бегом я преодолеваю оставшиеся ступеньки и сажусь рядом с ним, обнимая его за дрожащие плечи.
Меня переполняет чувство вины, когда он прижимается ко мне и его всхлипы становятся сильнее. Дети уже должны быть в кроватях. Может, музыка мешает ему уснуть? Или он расстроен из-за того, что не веселится? Всех обитателей пригласили как на танцы, так и на ужин, но почти все предпочли держаться особняком и отужинать на кухне, когда еда будет готова.
– Что случилось, Мика? – шепчу я.
– Моя мама, – выдавливает он сквозь слезы. – Я не могу вспомнить, как она выглядит. Совсем ее не помню.
Мое сердце замирает, когда я вспоминаю, что Чернобородый и Серая рассказали о бедных детях, брошенных своими матерями во время наложения проклятия. Я притягиваю его ближе, и он обнимает меня за талию.
– Мне так жаль. Но ты уже давно ее не видел, да?
– Но еще утром воспоминание было. У меня осталось только оно… от прошлого. А теперь его нет.
Я с трудом сглатываю, в горле внезапно пересыхает. Какова вероятность, что это проклятие в действии? Дети редко сохраняют свои ранние воспоминания, но от того, как он сокрушается из-за утраты, разбивается сердце.
