– Я люблю тебя, Нина. Позаботься об отце, пока можешь.
– Ты вернешься на мою свадьбу?
– Конечно! – Мы чуть отстраняемся друг от друга, и я стараюсь не зацикливаться на том, как замирает мое сердце. – Я буду скучать по тебе.
– Я буду скучать по…
– Что ты сделала?! – раздается такой неприятный и пугающий вопль, что у меня по коже бегут мурашки. Стиснув зубы, я отпускаю сестру и поворачиваюсь лицом к Имоджен. Она стоит у подножия лестницы, уперев руки в бедра. Она в ярости, а ее светлые кудри в беспорядке. Она выглядит так, будто не спала всю неделю. А может, даже рыдала.
Сощурив глаза, я спускаюсь по лестнице и встречаюсь с ней лицом к лицу:
– Ты о чем, Имоджен?
– Что. Ты. Наделала? – цедит она сквозь зубы и выделяет каждое слово.
Я разочарованно вздыхаю:
– Я понятия не имею, о чем ты, и мне нужно торопиться. Желаю тебе хорошей жизни. – Я поворачиваюсь к ней спиной и направляюсь к открытым дверям кареты.
– Ты собираешься вернуться к нему?
Я останавливаюсь и поворачиваюсь к ней, нахмурив брови:
– Нет, я уезжаю из Вернона.
Она издает горький смешок и сокращает расстояние между нами на несколько шагов.
– Ну конечно. Я знаю, что происходит. Ты решила, что сама разрушишь его проклятие.
Мое сердце начинает биться быстрее.
– Имоджен, я понятия не имею, о чем ты. – Затем вопрос, который я боюсь задать, слетает с кончика моего языка: – Вы и мистер Рочестер не женаты?
Она вскидывает руки в воздух.
– Нет, Джемма. Не прикидывайся дурочкой. Я знаю, что это твоих рук дело.
Нина торопливо спускается по ступенькам и подбегает к Имоджен.
– Не смей так разговаривать с моей сестрой.
Имоджен оборачивается к Нине:
– Будь осторожнее, пока ее порочные поступки не запятнали и твою репутацию.
Нина приоткрывает рот и делает пару шагов. Не знай я ее, решила бы, что она готовится к драке.
– Как ты смеешь! Кем ты себя возомнила?!
– Все в порядке, Нина, – мягко говорю я. – Я справлюсь сама.
Нина сверлит Имоджен яростным взглядом, но отступает.
Я смотрю на Имоджен, и мои пальцы сжимаются в кулаки.
– Я повторю это еще только раз. Я понятия не имею, о чем ты, во имя всех святых, говоришь. Говори яснее и объясни, на что ты так отчаянно намекаешь.
Прохожие останавливаются поглазеть, но я не обращаю на них внимания. Я только знаю – если Имоджен не объяснится в течение нескольких секунд, я это объяснение из нее вытрясу.
Наконец Имоджен задирает нос и говорит:
– Я ждала, что он сделает предложение, как ты и говорила, но он не хотел видеть меня всю неделю. Я приходила каждый божий день, и каждый день повторялось одно и то же. Мистер Рочестер занят, он примет меня завтра. Я предположила, что он просто готовится к нашей предстоящей свадьбе. И вот, наконец, он принимает меня сегодня. Я нахожу его снаружи, в неухоженном дворике, заросшем ежевикой, он пялится на какую-то ужасную увядающую розу. Прошли минуты, а он не проронил ни слова. Затем, наконец, я отбросила все приличия и спросила, собирается ли он жениться на мне. И знаешь, что он сделал?
Она ждет, что я выдвину догадку, но я не могу заставить себя заговорить.
– Он покачал головой, – наконец говорит она. – И когда я спросила его почему, он ответил одним-единственным словом. Угадаешь, что это было за слово? Джемма. Твое имя – причина, по которой он не хочет жениться на мне, и он отказался сказать еще хоть слово, не говоря уже о том, чтобы посмотреть на меня. Почему? Что ты наделала?
Все расплывается перед глазами, по спине пробегает холодок. Он не женился на Имоджен. И сам не снял проклятие. А значит…
Святые выси, нет.
– Скажи мне, что ты наделала! – Имоджен бросается вперед и обхватывает мое запястье, сжимая его с силой.
Я отдергиваю руку, но она держится очень крепко.
– Отпусти меня!
Нина тянет Имоджен за другую руку.
– Отойди от нее, сумасшедшая.
Имоджен игнорирует попытки моей сестры оттащить ее.
– Нет, пока ты не признаешься. Скажи правду. Скажи мне, что ты такая, какой тебя описывала мама. Такая, какой тебя описывал отец. Ты потаскуха. Соблазнительница. Искусительница. Ты позволила мне влюбиться в мистера Рочестера, чтобы увести его.
Мой желудок сжимается от чувства вины; отчасти она права. Я разработала этот план, чтобы обмануть ее, наказать за то, как сильно она мне не нравится, и за ужасные вещи, что она наговорила. И все же ясно, что ей больно, и она превращает свое горе в ярость. Как же мне это знакомо.
– Я сделала тебе больно, – выдавливаю я сквозь стиснутые зубы. – И за это прошу прощения. Я не должна была знакомить тебя с мистером Рочестером и не должна была тебе лгать.
Нина глядит то на меня, то на Имоджен с озадаченным выражением лица. Глаза Имоджен расширяются.
– Так ты признаешь это! Ты бесстыдная потаскуха!
– Думай обо мне, что хочешь, мне все равно. Я просила прощения абсолютно серьезно и за свой поступок буду корить себя до конца дней. – Я подхожу ближе к ней и повышаю голос. – Но если ты сейчас же не отпустишь меня, я сломаю твою чертову руку!
Она выдерживает мой взгляд в течение нескольких секунд, а потом бледнеет еще сильнее. Затем неохотно отступает и разжимает пальцы на моем запястье. Нина встает между нами, обжигая Имоджен сердитым взглядом и заставляя попятиться. Если бы все не было так ужасно, я бы в полной мере восхитилась тем, как свирепо Нина за мня заступалась.
Но времени нет. На самом деле, возможно, я уже опоздала.
Нина, кажется, понимает, пускай и не знает, насколько все серьезно.
– Иди, – шепчет она.
С этими словами я бросаюсь к передней части кареты.
– Тридцать третий дом по Уайтспрус Лэйн, – кричу я кучеру. – Быстрее!
Глава XL
Когда я добираюсь до поместья, то замечаю, что в нем тихо, как в склепе. Я вхожу через парадные двери, и меня ошеломляет прихожая, переполненная волками. Не людьми-волками, к которым я привыкла, а настоящими клыкастыми животными. Некоторые сидят на задних лапах, низко опустив головы. Другие лежат на животе или на боку. Какие-то расхаживают из одного конца зала в другой, и в каждом движении сквозит беспокойство. Я делаю шаг вперед, и все останавливаются, чтобы посмотреть, на меня устремлены десятки хищных глаз.
И до меня доходит, что с тех пор как я сюда пришла и попалась в ловушку Эллиота, прошел почти месяц. Прошел лунный цикл и снова настало полнолуние. Время, когда проклятие позволяет волкам поместья принимать свои неблагие формы.
