– Манга-кафе? – в голосе Иваниси появляются резкие нотки. – Ты ведь не показал им свое удостоверение личности?
– Показал, но не мое. Ты в курсе, что Мито – это не так уж далеко от Токио; так что если так мечтаешь о натто, то поезжай туда сам и купи все, что тебе захочется.
Цикада садится обратно на диван и прикрывает глаза. Ему нужно успокоиться. Ему хочется еще поразмышлять о французском мальчике из фильма. Худой, в потрепанной одежде, каждое утро разносящий газеты и постоянно твердящий о том, как он хочет быть свободным. «Я не такой, как он», – говорит себе Цикада. Его внезапно охватывает слабость, и он чувствует, что вот-вот уснет. Вместо этого чуть наклоняется вперед, упирается локтями в колени и, поддерживая подбородок ладонью, собирается на некоторое время отключиться.
Цикада уже почти задремал, как вдруг слышит глухой звук. Открыв глаза, он видит на полу – чуть левее его ноги – конверт. Открытый конверт с высыпавшимися из него наличными.
– Почему бы тебе, например, не дать мне его в руки, как положено? – Цикада встает на ноги и поднимает конверт. Проверяет его содержимое. Он не пересчитывает банкноты, но замечает, что их три пачки. – Знаешь, я тут подумал, что три миллиона иен за убийство такого количества людей – не очень справедливая сумма.
– Ты считаешь, что это слишком много, и тебе неловко?
– Я тебя убью, гад! – выплевывает в ответ Цикада.
Иваниси хихикает.
– Нельзя шутить, когда говоришь об убийствах людей.
– Говорю тебе, три миллиона – это недостаточно.
– Если у тебя какие-то проблемы, я найду кого-нибудь другого, чтобы он выполнял заказы. Найдется немало отморозков, которые будут рады убить кого-нибудь за сотню тысяч.
– Любому, кто готов пойти на такое, ты не сможешь доверять. Вот почему тебе нужен я.
– Не хочу больше этого слышать. Ты можешь жить на это целый год. – Иваниси берет со стола ушную палочку и принимается ковырять ею в ухе.
– И, кстати, ты мог бы по крайней мере предложить мне чаю или чего-нибудь еще, это не так уж сложно, – ворчит Цикада.
Он был уверен, что Иваниси в ответ на это огрызнется, но тот неожиданно отправляется на кухню и возвращается с чашкой, которую вручает Цикаде.
– Если черный чай тебя устроит, то угощайся. Другого у меня все равно нет.
Цикада бормочет слова благодарности и делает глоток. Затем дует в чашку, и по поверхности чая идет мелкая рябь.
– Наверное, было сложно заварить чай так слабо.
– Ничего особенно сложного, – говорит Иваниси самодовольно, усаживаясь обратно за свой стол. – Так всегда происходит, когда используешь один и тот же чайный пакетик четыре или пять раз.
– Да ладно, – Цикада снова дует на чай, на этот раз чуть сильнее, – это же дешевый черный чай, который продается в любом супермаркете. После того как ты заваришь его четыре или пять раз, его и чаем-то назвать нельзя. Это что-то вроде пустой скорлупки от чая. Все равно как линная
[13]шкурка цикады. Не будь таким жадюгой; ты и так забираешь все деньги, которые я для тебя зарабатываю.
– Ты, дурачок, и впрямь похож на цикаду. Никак не перестанешь стрекотать и верещать.
– Ты мог бы, по крайней мере, давать мне какую-нибудь информацию.
– Что ты имеешь в виду, какую еще информацию?
– Например, о той работе прошлой ночью. Почему я их убил? – Он вспоминает лицо протестовавшей до последнего домохозяйки средних лет. – Я же не дурак, как ты обо мне думаешь. Я в этом разобрался. Это было из-за того бездомного мужика, верно? Парень из этой семьи сжег бездомного заживо.
– Бездомного? Поджег? О чем ты вообще толкуешь? – Теперь раздраженным выглядит Иваниси, в его голосе появляются жесткие нотки. – Тебе это что, так важно?
– Нет, конечно, я не то чтобы зациклен на этом. Но, знаешь, если кто-то каждый день ходит на реку – например, на рыбалку или чтобы белье прополоскать, – рано или поздно ему станет интересно, откуда течет река, как ты считаешь? Разве нет? Что происходит выше по течению, откуда берется вода… Ему захочется это выяснить. Я бы, по крайней мере, хотел знать, кто заказал эту работу.
– Иногда ты поднимаешься к истоку реки и обнаруживаешь, что она вытекает из гигантской водосточной трубы. И это тебя расстраивает. Разве не лучше просто оставаться ниже по течению, жить своей жизнью и радоваться, не зная всего? Может быть, стоит поступить именно так… Чем меньше знает двадцатилетний юноша, тем он счастливее.
– Ну да, ну да, – Цикада пренебрежительно машет рукой, как бы отметая в сторону слова Джека Криспина.
– Слушай, – тон Иваниси резко меняется, – мне вот тоже все было любопытно… о чем ты думаешь, когда делаешь это? Когда ты кого-то убиваешь?
– Что это за вопрос такой?
– Когда убиваешь, ты думаешь об оправдании того, что ты делаешь? Обоснованности этого?.. Ты молишься? Твердишь про себя имя будды Амиды?
– Зачем бы я стал делать что-то из этого?
– Так ты просто убиваешь людей, ни о чем не задумываясь?
«Он мне только сейчас задает этот вопрос?» Это все равно что кетчер спрашивал бы питчера
[14], какие подачи тот умеет делать, – после того как они уже несколько лет отыграли в одной команде. Цикада чувствует себя сбитым с толку неуместностью вопроса, но пытается подобрать подходящий ответ.
– Я не особенно сообразителен, так что с детства научился уходить от сложных вопросов. В школе, например, это были математические теоремы и английская грамматика. Даже если наши учителя все подробно расписывали на доске, я все равно ничего не мог понять из их объяснений. Так что я просто, как бы это сказать, отключал свой мозг. Думаю, в этом случае я делаю то же самое. Я не рассуждаю о том, хорошо это или плохо – убить кого-то. Это моя работа, и я ее делаю. Вот и всё. Это все равно как, ну, когда свет переключается.
– Свет? Какой свет?
– Например, когда ты за рулем и желтый сигнал светофора вот-вот сменится красным. Ты не задумываешься об этом – просто выжимаешь педаль газа и едешь.
– Да. И иногда машина за тобой делает то же самое, что всегда меня удивляло.
– Ну да. И, может быть, время от времени ты неправильно рассчитываешь время и останавливаешься прямо посреди перекрестка. Тогда твоя машина перекрывает движение. И ты чувствуешь себя немного неловко из-за этого, верно?
– Да, думаю, такое со мной происходило.
– Ну вот, что-то такое и со мной случилось.
