– Тихо, – прошептал он. – Перестань брыкаться и не вздумай закричать. Или я тебя убью, поняла?
Она не поняла. Не хотела ни понимать, ни слушать. Не могла осмыслить, что все это значит. Зубы выбивали дробь, мозг превратился в желе, словно его поразил какой-то ментальный вирус. Но одну вещь она все-таки усвоила: что надо перестать брыкаться, что нельзя кричать и вообще нельзя пытаться что-нибудь сделать. Вероника затихла. Он обвил рукой ее за талию.
– Ну вот, видишь, все идет хорошо…
Этот голос… Какой-то странный, гнусавый и слишком пронзительный. В других обстоятельствах она сочла бы его комичным. Словно он только что надышался гелием
[20]. На миг ей в голову пришла мысль, уж не злая ли это шутка. Но кто был способен на такие шутки? Незнакомец вдруг начал расстегивать ей пальто, и Вероника поняла, что это не шутка.
Она ощутила, какой жар идет от его лица, словно она прислонилась щекой к радиатору. А рука в перчатке была холодная, просто ледяная, когда он запустил ее под юбку Вероники, залез в трусики и просунул между бедер. От этого ледяного прикосновения у нее так сильно задрожали ноги, что Вероника испугалась, что они сейчас подогнутся и она не сможет стоять прямо. Но она выдержала. И всякое желание добраться до туалета вмиг исчезло.
И тут он сделал ей больно. Она почему-то сразу вспомнила, как однажды кретин дантист пожалел анестетика, перед тем как прикоснуться к нерву в коренном зубе. Но сейчас к боли примешались страх, ужас, отвращение и возникло ощущение, что она стремительно падает куда-то в темноту. В невесомость.
Он больше ничего не говорил. «Может, боится, что я узнаю его голос без гелия?» – спросила она себя, теряя последние остатки сознания. И вдруг из-за двери раздался другой голос:
– Вероника, это ты?
«Амалия! Амалия, на помощь!» – закричал ее мозг. Вероника снова принялась отбиваться, и он изо всей силы ударил ее головой о створку двери. У нее посыпались искры из глаз, а со стороны квартиры в двери повернули ключ, и на пороге показалась ошеломленная и сонная Амалия.
– О боже! Как это тебя угораздило? И что тут за шум? Ты ударилась? Ты что, пьяная?
Вероника почувствовала, что у нее по лицу течет кровь, потрогала лоб и обернулась. Потом быстро подошла к медным перилам, свесилась вниз с лестничной площадки и услышала, как внизу хлопнула входная дверь.
19
Утро среды
– Не торопитесь, – сказала ей на следующее утро женщина, сидевшая напротив. – Хотите еще стакан воды?
Вероника помотала головой. Ее сопровождала Амалия. Обе студентки практически не сомкнули глаз этой ночью. Вероника бросила взгляд на портрет короля, висевший на белой стене за спиной женщины в униформе, которая двумя пальцами что-то печатала.
– Итак, он… он ввел свои… гм… пальцы в кожаной перчатке вам в тело, так?
Веронику била дрожь. Они что, экономят на отоплении у себя в Гражданской гвардии?
– Да.
– И ему не хватило времени, чтобы… ээ… перейти к другим действиям… ээ… преступным?
– Преступным? – взвилась Амалия, подпрыгнув на месте.
– Я хочу сказать… он не совершил… ээ… насилия.
– Так это и есть насилие! – возмутилась Амалия, резко выпрямившись на стуле, и ее лицо вспыхнуло. – Что вам еще надо?
– Да, да… конечно… извините.
Женщина задумалась. Информационная система требовала «эквивалентного» языка, сухого и формального, и кратких, точных определений. Она ввела в компьютер: «насильственные действия рукой в области влагалища».
– И вы утверждаете, что он вдыхал гелий? – спросила она и напечатала: «Возможное использование гелия со стороны нападавшего».
Вероника кивнула.
– Чтобы никто не мог узнать его голос.
Женщина в униформе подняла глаза от экрана.
– Значит, вы полагаете, что знаете его?
– Понятия не имею. Это только одна из возможностей.
– А еще какие-нибудь детали вы можете вспомнить?
– От него хорошо пахло.
И вдруг сообразила, что где-то уже встречала этот запах. Но это ни о чем не говорило. А может быть, и говорило…
– Он был выше вас, вашего роста или ниже?
– Он был высокий.
– И он ударил вас головой об дверь, перед тем как сбежать? – заметила женщина в униформе, покосившись на повязку, которую Веронике наложили на лоб.
– Ударил, и очень сильно.
«Сексуальная агрессия, этот человек очень опасен», – ввела женщина в компьютер.
* * *
– Обещай мне, что никому не расскажешь, – сказала Вероника Амалии, когда они вышли из казармы Гражданской гвардии.
– А что, разве мы не должны предостеречь остальных девчонок в доме? – возразила соседка.
– Нет! Я не хочу, чтобы на меня смотрели как на «девчонку, на которую напали»!
– Ладно, ладно.
– Поклянись!
– Клянусь.
* * *
Вечером после лекций Вероника присоединилась к группе. Весь день она пребывала в каком-то необычном состоянии – словно перестала быть самой собой и теперь наблюдала со стороны, как движется, что отвечает или делает девушка по имени Вероника. Строго говоря, теперь Вероник было две: первая как ни в чем не бывало продолжала жить привычной жизнью, а вторая за ней наблюдала.
Она подумала, что он не осмелился взяться, к примеру, за Ассу. Он выбрал самую слабую в группе. Он долго за ними следил. Так лев в саванне долго примеривается к самой уязвимой антилопе в стаде и находит ее глазами среди сотен других. Он падок на хрупкость и слабость: выбирает животное, которое прихрамывает, бегает не так быстро, как другие, избегает соплеменников или они его сторонятся…
Интересно, в какой момент он стал за ними наблюдать? В «Камелоте»? На факультете? Во время занятий? Вероника мысленно перебирала выражения лиц всех своих соседей в тот день, и прежде всего лиц мужских…
На собрание она опоздала. Все уже собрались.
– Если абстрагироваться от убийства этого парня из Гражданской гвардии, у нас остаются только супружеские пары, – говорил Саломон.
– Причем пары счастливые, – уточнила Асса.
* * *
Капитан Гражданской гвардии, руководивший казармой в Саламанке, поморгал глазами и положил подбородок на переплетенные пальцы. Лицо его ничего не выражало.
– Итак, наш «рукоблуд» перешел к делу, – начал он.
– Да, – подтвердила сержант, принявшая сегодня утром заявление от Вероники. – Уже третье заявление за месяц: темп нарастает. Думаю, он недолго будет удовлетворяться простым лапаньем, – мрачно прибавила она. – На этот раз ему помешали. Не случись этого, один бог знает, что бы он натворил.
