Труп обнаружат только через полгода. Следователи придут к заключению, что американский турист пытался снять проститутку, но вместо этого стал жертвой шантажа и, в конечном счете, убийства.
Ну а пока я оставалась в Париже – с запятнанными кровью руками и мыслями о скором возвращении домой.
* * *
В ту же ночь, когда я паковала чемоданы, позвонил Аве.
– Лили, срочно возвращайся! Произошло чудо!
* * *
Я вылетела первым рейсом, выбросив чемодан Лукаса по дороге в аэропорт. Минуты казались часами, часы – неделями. Наконец самолет приземлился в Нью-Йорке. Заранее заказанный лимузин доставил меня прямиком к дому на севере штата. Взволнованный Аве ждал чуть ли не под дверью.
– Лили, ты не поверишь! Клянусь, он следил за мной взглядом!
Аве повторил рассказанную по телефону историю: как он принес Эйбелу ужин и вдруг заметил, что тот наблюдает за его перемещениями по комнате.
Не бог весть что, но все-таки… Эйбел выглядел так же, как и до моего отъезда: пустые глаза, отсутствующий вид. Однако уже через несколько дней я заметила, что он по-настоящему смотрит на меня! Потом это стало происходить чаще.
Через неделю Эйбел улыбнулся. Теперь мы с Аве не сомневались: что-то действительно изменилось. Я сообщила обо всем неврологу, которая наблюдала мужа в последнее время, но доктор Ричардс мне не поверила. Через месяц улыбка на его лице уже казалась обыденным явлением.
А на тридцать восьмой день после убийства Лукаса Эйбел заговорил. В то утро, усадив его на кухне у окна, поближе к солнечному свету, мы с Аве пили кофе. Когда солнце спряталось за облако, муж вдруг произнес что-то очень похожее на «холодно».
Нас с Аве это потрясло, и через пару недель мы решили показать Эйбела врачу.
– Не стоит питать иллюзий, – сказала доктор Ричардс, сурово поджав губы. – У многих пациентов могут наблюдаться временные позитивные сдвиги. Однако полное излечение невозможно.
Ни черта она в этом не смыслила!.. Проведя дополнительные тесты, доктор Ричардс была вынуждена признать, что Эйбел действительно следит глазами за движущимися предметами и что у него восстановились некоторые базовые рефлексы.
– Это ничего не меняет, – категорично заявила она. – Ваш муж никогда не поправится.
Я оставалась при своем мнении.
Через три месяца после убийства Лукаса Эйбел произнес мое имя. Это случилось теплым июньским днем во время прогулки по саду. Я как раз остановила его кресло на залитой солнцем лужайке и присела рядом на корточки.
– Лили, – сказал он.
Конечно, за долгие годы вынужденного молчания связки практически атрофировались, и голос звучал немного по-другому. Но это был его голос!
Без сил опустившись на землю, я положила голову ему на колени и разрыдалась.
Сработало! Книга не подвела!.. Мое желание исполнилось.
После этого восстановление пошло еще более быстрыми темпами. Через несколько недель Эйбел мог составлять короткие фразы: «Мне холодно». «Хочу пить». Пару месяцев спустя он уже стоял на нетвердых ногах, хотя и с поддержкой.
Врачи удивленно разводили руками и выдвигали различные теории, одна нелепее другой – мол, это побочный эффект гормонального лечения или спонтанное исчезновение вируса, который и вызвал заболевание.
Вскоре Эйбел мог говорить простыми предложениями и пройти несколько шагов. Потом к нему вернулась способность высказывать предпочтения: мороженое или торт, дома или на улице. Благодаря физиотерапии и занятиям с логопедом он вновь научился управлять своим телом и голосом.
Прошло еще три месяца, прежде чем Эйбел осознал потерю пяти лет жизни.
Через восемь месяцев он мог самостоятельно ходить, а через два года – писать.
Но главное – он вернулся. Целиком и полностью.
Всем, кто спрашивал о Лукасе – в том числе полиции, – я сообщила, что мы расстались в Париже, когда он был жив и здоров. Его загадочная смерть всколыхнула затхлый мирок книготорговли. Многие искренне расстроились, но не настолько, чтобы заняться выяснением обстоятельств его гибели. То же самое было после смерти Шаймена: все немного погрустили, пообсуждали трагичное событие, а потом выбросили его из головы и стали жить дальше. Все, кроме меня.
Через несколько лет после восстановления Эйбел написал книгу, в которой попытался рассказать о различных формах человеческого сознания, основываясь на собственном опыте. У него в памяти остались обрывки странных видений и снов – проблески мыслительной деятельности пораженного болезнью мозга. Один сон повторялся особенно часто: таинственная незнакомка в остроконечной шляпе пристально вглядывается в его лицо, словно это он ей снится, а не наоборот. Иногда до него доносился ее издевательский смех.
Книга стала бестселлером. Эйбел постоянно ходил на ток-шоу и давал интервью на телевидении и радио. Он сделался настоящей звездой: о такой оглушительной популярности мы и не мечтали.
Я тоже написала книгу. Хотя моему новому роману не удалось повторить успех предыдущего – и тем более сравниться с шедевром Эйбела, – публика и критики приняли его благосклонно. Так что и мне было чем гордиться. К тому же деньги, полученные за «Бесценную субстанцию», позволяли не беспокоиться о хлебе насущном. Уходить из книготорговли я не стала: репутация одного из лучших дилеров давала возможность работать с самыми ценными и дорогими раритетами. Благодаря этому в моей жизни появилось немало увлекательных приключений и дополнительный источник дохода.
Но главное – мне удалось вернуть мою любовь, мою семью, моего лучшего друга. Вернуть Эйбела. С его нестандартным чувством юмора (он всегда находил повод для шутки, даже в самые мрачные дни); с его легкостью на подъем (он мог уговорить меня поехать на день в другой город ради порции тыквенного мороженого или яблочного пирога); с его блестящим умом (он прочел кучу медицинских трактатов и сам поставил себе диагноз «редкая форма энцефалита», закрыв на этом тему).
Старые друзья постепенно вернулись. И хотя я недолюбливала кое-кого из них (точнее, всех до единого) за то, что покинули нас в самый тяжелый момент, – ради Эйбела с готовностью терпела их общество. Вскоре дом превратился в подобие салона: писатели и художники собирались каждый уик-энд, привозя с собой еду, напитки и книги.
Однажды – ровно через два года после убийства Лукаса – Эйбел подошел, когда я мыла посуду, обнял меня сзади и поцеловал в шею. Обычное проявление супружеской привязанности. Раньше я не обращала на это внимания. Но тут почему-то расплакалась и долго не могла успокоиться: слезы все лились и лились, не переставая. Будто и не было семи лет. Будто все привиделось мне в кошмарном сне, который наконец закончился.
Я сползла на пол, продолжая рыдать. Эйбел целовал мое мокрое лицо и говорил, что любит меня.
– Не плачь, я с тобой. И больше никогда тебя не оставлю. Прости, малышка. Прости, что тебе пришлось проходить через это одной.
