Я сразу же жадно впился глазами в Эвелину, мой взгляд опустился ниже, по плоскому животу, на бугорок ниже… Туда, где кожа Избранницы уже встречалась с огненной шерстью «уголька».
— То есть, как это — вошёл? — я искренне возмутился.
Такое чувство, как будто тобой воспользовались, как тряпкой, и выбросили.
— Вот эти вот глюки, ну, вот это вот всё… — я ревниво ткнул пальцем в пустыню, в небо, и в Пробоину, в которой зловеще проявилась Чёрная Луна, — Вот это называется — «вошёл»?!
Меня взяла крепкая мужская обида. Тут стараешься, задницу рвёшь, за царский род впрягаешься, врагов Красногории гоняешь, мир спасаешь, а заодно и богиню…
У Эвелины поднялась одна бровь:
— Послушай, муж мой ненаглядный. Там, где дела божественные, и зачатия такие же.
Тон мне не особо понравился, и действительно напомнил супружеские отношения.
— И всё равно! — я помахал пальцем, чувствуя задор, — Я — не согласен!
— Это — предназначение. И никто из смертных и бессмертных не может противиться ему. Ни ты, человек, ни даже я… — она запнулась.
— Богиня? — тут же спросил я.
— Ох, Незримая, оттаскай меня за космы… — она с яростью воткнула копьё пылающим концом в песок, и тот сразу же зашипел, плавясь в стекло, — Ты — самый упрямый Привратник, попавшийся мне за всё это время!
Она искренне злилась.
— Ты не делаешь то, что тебе говорят, не следуешь за знаками, не слушаешь меня!
— Я… — мне пришлось запнуться, когда по её щеке вдруг покатилась слеза.
Ох, ну вашу псину, да знаем мы эти бабские истерики. Когда губы говорят: «Я всё решила!», и при этом взгляд, кричащий «Да сделай же что-нибудь!»
— К псовой луне все твои предназначения! — я шагнул вперёд, хватая её за талию и впиваясь в губы.
Можно возмущаться, а можно… делать.
* * *
Что это было? Как это было? Наверное, именно так рождалась Вселенная в Большом Взрыве…
Мы часто слушали разные лекции в корпусе псиоников, потому как командование сильно заботилось о нашем образовании. При чём, некоторые лекции были такие долгие и усыпляющие, что мы иногда реально думали, что это — очередная виртуальная симуляция, где псионик просто должен выжить. Мы между собой иногда шутили: «Любой пёс Федерации будет из кожи вон лезть на заданиях, доказывая свою квалификацию, лишь бы не вернуться на эти лекции».
И вот один преподаватель рассказывал о взгляде теологии на сотворение Вселенной, то есть, как на самом деле состыкуется существование Бога и науки. А сам старичок был такой древний, и нам даже казалось, что он говорит о Большом Взрыве, как непосредственный свидетель…
— Вот муж мой дорогой, — возмущённый голос Эвелины вырвал меня из параллельных миров, — Я ждала сотни лет Последнего Привратника, любовника из другого мира, чтобы он думал при мне о всякой чуши?
Мы стояли на песке, прижимаясь друг к другу… Вокруг было всё то же видение, и над нами Пробоина извергала осколки уже Красной Луны. Почерневший мир погибал, огромные обломки один за другим падали на землю, поднимая огненные волны смерти.
— А теперь опять «свершилось»? — спросил я.
Как назло, я ничего особо не помнил, но послевкусие осталось такое, будто мы действительно самое малое «миры создавали». У меня не было такого ни с одной… да что там, даже ни с одной блондинкой такого не было! Всё-таки, Вася чего-то знал, а мне не говорил.
Вот только видения в небе так и предупреждали о том, что миру пришёл конец.
Эвелина уткнулась лицом мне в плечо, а потом отрицательно покачала головой. Я почуял на коже слёзы…
Да ну ваше капитское счастье! У меня внутри всё упало.
— То есть как — нет?
— Это проклятый замкнутый круг, Тим, — Избранница подняла глаза, глядя на Пробоину, — Ох, отшлёпай меня Незримая, как же я тебя ненавижу!
Там, из небесной дыры, на нас смотрела Чёрная Луна.
Я стиснул зубы и, схватив Эвелину за плечи, крепко встряхнул. Во мне безо всяких «угольков» и Одержимых проснулась ярость. То самое, древнее чувство, когда должен защитить во что бы то ни стало… Моя!
— Эвелина, — просипел я, едва сдерживая злость, — Я в этом мире болтаюсь, как луна в Пробоине! Вокруг одни загадки, тайны, заговоры… И для всех я очень важен, но мне никто ничего не говорит.
— Таков путь, Тим, — Эвелина пожала плечами.
— Так ты — Незримая?! — я чуть не прокричал это.
Она зажмурилась, улыбаясь.
— Я хочу ей быть… И не хочу!
— Да капита мне в друзья! Сколько можно?! — я уже не сдерживался, — Ты же не можешь не быть богиней, это и толчковому псу понятно!!!
— Ты узрел суть вещей. Я не могу ей не быть, — она тряхнула головой, и мне по щекам прилетели пряди чёрных волос, — Не могу. Но при этом я не хочу возвращаться!
— Куда возвращаться?
— Туда… туда, где я могу… не быть Незримой.
Я вытаращил глаза. Она издевается?! «Я НЕ МОГУ не быть. Но есть место, где я МОГУ не быть»…
Так, Тим, успокойся, в первую очередь она — женщина.
— Расскажи, что хотел от тебя Легион?! Почему я должен тащить задницу в пустыню, а не к тебе?! И почему… — тут мой голос сорвался, и я сказал то, чего больше всего боялся, — И почему ты ведёшь себя так, будто ты обречена?
Глава 17. Прячущаяся
— Ты ведь встречал Вячеслава Ключевца? — спросила Эвелина, нервно теребя камушек тхэлуса между ключицами.
Её груди при этом так маняще приминались руками, что я надолго задумался над заданным вопросом…
— Ах, извини, — Избранница прикрыла глаза.
— Да ничего страш… — хотел сказать я, но моргнул, и вот мы уже стоим одетые.
Она в длинной чёрной мантии, аккуратно приталенной, словно платье, плюхнулась на песок, и стала задумчиво рассматривать вечерний пустынный горизонт.
Рядом по дюнам бегал пылающий уголёк, играя с плавящимся и превращающимся в стекло песком, как обычная собака. Подхватывал хрустящие дымящиеся куски, подкидывал и, в прыжке клацая пастью, разгрызал на мелкие осколки. Только что не тявкал.
Я стоял уже в обычной солдатской форме Царской Армии, с магострелом в руках. Ладно хоть магострел был тот самый, гвардейский, с усиленной убойностью.
Хотя какой смысл от этой убойности, если мы находимся в воображаемом мире?
— Этот мир не совсем воображаемый, — поправила меня Эвелина, — Свой «кокон» ты тоже назовёшь воображаемым миром?
— Ну, не совсем, — усмехнулся я, — Это скорее норка, где прячется сознание.
— Вот и здесь… норка.
