Отто остановился перед большим зеркалом в коридоре и увидел в нем статного господина с седеющими, но еще густыми волосами и с брюшком. Под глазами он обнаружил темные круги, которых раньше не замечал. Он решил, что круги под глазами и боли в сердце возникли из-за непрекращающихся переживаний в связи с его визитом в Эрфурт. Но в общем и целом он еще в порядке. Отто вернулся к креслу и намеренно опустился в него без помощи рук, проверяя таким образом работу мышц живота. Сел он легко, и довольный Отто снова прикурил сигарету.
Противоречивые чувства разрывали душу коммерческого директора. Он уже не мог ответить себе на вопрос, что больше всего возмущает его в сложившейся ситуации – ускользающее богатство или ущемленное самолюбие. Никогда в жизни его так не унижали. И кто? Родной племянник, этот сопляк в татуировках и с серьгой в ухе. Наверное, таким его сделала тюрьма. Отто не сомневался, что тюрьма никого не исправляет, но почему-то в отношении племянника ожидал противоположного эффекта – этакая тупость при полной очевидности происходящего…
Он потушил сигарету, вскочил с кресла и зашагал по комнате. Внутренняя борьба продолжалась, тяжкие мысли лезли в голову. Наконец поединок между любовью к деньгам и жаждой уважения закончился, и счет оказался ничейным. Коммерческий директор решил, что ему одинаково важно и то и другое, хотя деньги все же чуть-чуть перевесили шаткое равновесие. Однако как к ним подступиться, он пока не представлял. Но он будет сражаться. Эта мысль не была конкретным решением, но как-то временно успокоила Отто. С ней он и отправился в кухню, чтобы сварить себе еще кофе.
Когда он возвращался с дымящейся чашкой в комнату, раздался телефонный звонок. Чертыхаясь, Отто быстро поставил чашку на стол, немного пролив горячий кофе на руку, и, взвизгнув от боли, взял телефон.
– Коммерческий директор Отто Фукс, – сказал он в трубку.
– Привет, старый сморчок, – раздался в мобильнике мужской сиплый голос.
Отто оторопел. Да, он не молод. Но старым сморчком его еще никто не называл. Он еще хоть куда. Лицо его побагровело, и он ответил:
– Простите, но это наглость с вашей стороны… Кто вы такой? И как вы смеете?
– Смею, – ответил голос, который на этот раз показался знакомым.
Отто замолчал, раздумывая. Боже, как он не догадался сразу. Это же голос зарвавшегося щенка, сына Эльзы. Что он себе позволяет? Он почти заорал в трубку:
– Послушай, Пауль, хотя мы с тобой и родственники, но ты едва ли не втрое моложе меня, и я твой дядя…
В трубке раздался смех, затем племянник сказал:
– Узнал все же, старый сморчок. Да, это я, Пауль Зибер, воровская кличка Вольф. Какой ты дядя! Ты бросил нас с матерью, твоей сестрой, когда нам было совсем худо.
– Но я посылал вам деньги, дарил подарки, это не так уж и мало. Каждый, знаешь ли, должен думать о себе сам. Я вам все же не отец.
– Это были не подарки и не деньги, а жалкие подачки. При твоих доходах можно было отваливать и побольше.
– Пауль, ты неблагодарная свинья.
– Возможно, зато теперь я больше не нуждаюсь в твоих подачках.
– Ты вдруг разбогател? Разве это возможно, находясь в тюрьме?
– Но я уже больше месяца на свободе. И теперь я разбогатею с твоей подачи.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Отто, в то время как жуткая догадка уже буравила его мозг.
– У тебя, дядя, плохая память или замедленная реакция. Не ты ли был у нас недавно по одному весьма пикантному вопросу? Корчишь из себя дурачка…
– Так, значит, это правда?
– Что?
– Мать сказала, что ты снова куда-то влип…
– Не твоего ума дело. Все чисто. Уж не ты ли донесешь на меня в полицию?
– Я буду молчать, Пауль, если ты исправишь ошибку и поступишь по справедливости.
– Размечтался. Я не умею делить, дядя. Ты же знаешь, в школе я учился плохо. В том числе и потому, что часто прогуливал, так как стеснялся носить джинсы, которые покупала мне мать. Ведь у нас всегда были не деньги, а только твои подачки… Так что справедливость в том, что ты ничего не получишь. Даже если ты донесешь на меня, это тебе ничего не даст. Медальона баронессы ты не увидишь никогда, вернее, того, что было в нем…
Отто Фукс даже забыл на мгновение, что лишается богатства, – настолько жуткий интерес вдруг овладел его сознанием. С замиранием сердца он спросил:
– Пауль, а что же было в медальоне?
– За дурака меня держишь? Любой намек на это позволит тебе начать самостоятельно действовать. Хотя без этой информации ты все равно ничего не добьешься. Так что живи спокойно, как будто ничего и не было, ведь твоя старость обеспечена.
– Но, Пауль… Ведь это я сообщил о существовании медальона, то есть я помнил о вас. А чем же ты платишь?
– Ты сообщил, а я сделал. Мы квиты, дядя. К тому же ты сам рассказывал, что наш дед в том письме упоминал своих потомков вообще, а не только тебя… А разве я не отношусь к ним? А мой брат Курт? Кстати, он вот-вот освободится, и мы вдвоем доведем дело до конца.
– Ты шакал, Пауль!
– Нет, дядя. Я Вольф.
– А я, по-твоему, не являюсь потомком? А твоя мать?
– О матери мы позаботимся, а ты обойдешься.
В бессильной злобе Отто Фукс заорал в трубку:
– Я донесу на тебя, Пауль!
– Доноси, – спокойно ответил тот.
Отто забегал по комнате, крепко сжимая телефон потной рукой. К горлу подступил комок, который не давал ему говорить. Наконец он справился с этой проблемой и снова закричал в трубку:
– Пауль, ты еще узнаешь меня!
В телефоне зазвучали короткие гудки, и Отто швырнул его на пол и повалился в кресло. Отдышавшись, он взял себя в руки. Теперь решение совершенно отчетливо оформилось в его голове. Его больше не мучила двойственность чувств. Он выбрал деньги.
28
– Хай, Мартина.
– Хай, Максик. Ну как, роешь?
– Скорее роюсь… в своих мозгах.
– О, ты это любишь, мой сыщик.
– А ты, конечно, никогда не промолчишь, моя писательница.
Настроение Макса было скверным, и он не смог удержаться от того, чтобы не парировать подначку Мартины. В голове не было конкретного плана, лишь робкие варианты действий, которые в случае удачной реализации их могли принести успех. Он снова ставил на его величество случай. Этот звонок Мартине был попыткой двинуться еще в одном направлении розыска.
Он пожалел о своей реакции на ее реплику и примирительно сказал:
– Извини, Мартина. Не хотел, но вот вырвалось… Просто настроение не самое радужное.
Она с привычной легкостью ответила:
– Я не обиделась, Максик. Думаю, ты звонишь мне не для того, чтобы пожаловаться на настроение, а хочешь задать вполне конкретные вопросы… Выкладывай.
