– Ты понимаешь, отчего так угрюм твой Рубен? Да он просто завидует твоему таланту!
И тут передо мной снова явился Тигран, и мне захотелось выиграть у всех.
Потом, собственно, начался турнир. Моей первой соперницей была девушка из ГДР. Кроме меня и ее, здесь больше не было девчонок. Я уделала ее одной левой, но девчушка была явно не промах. После игры она пожала мне руку. Как мне показалось, организаторы специально поставили нас вместе, чтобы на турнире осталась одна-единственная женщина.
Ха! Они думали так легко разобраться со мной? Мне хватило восьми часов и двадцати семи минут, чтобы разделаться со всеми – то есть выиграть пять матчей с участниками из ГДР, Канады, Израиля, Швеции и Чехословакии. После этого я почувствовала себя готовой к завтрашней схватке, которая, судя по всему, будет продолжительной. Три встречи… Интересно знакомиться с людьми из разных стран. Каждый из них выглядит по-разному, но кости бросают все одинаково. Завтра, кстати, будет матч против принимающей стороны, и я надеюсь, что задам им перцу!
Пока я шла от победы к победе, чувствовалось что-то странное. Рубен наблюдал за мной из-за стола армянской делегации, которая состояла из нас двоих. Я несколько раз бросила на него взгляд, чтобы посмотреть на его реакцию, но его взгляд оставался безжизненным и холодным. И не важно, получался ли у меня удачный бросок, или болельщики начинали негодующе шуметь после очередной моей победы (американцы, кстати, поддерживали меня как теперь уже единственную участвующую в турнире девушку), – Рубен выглядел отстраненным. А потом произошло нечто странное: к Рубену подошли трое в дорогих костюмах, очень похожие на армян (я-то думала, что здесь, на Западе, кроме нас с Рубеном, армян нет). Двое были пожилыми, один – молодой. Симпатичный и идейный, как мне показалось. Увидев их, Рубен поднялся со своего стула. Они начали о чем-то говорить, но мне нужно было сосредоточиться на игре. А когда мне снова удалось посмотреть в ту сторону, то я увидела, что Рубен куда-то исчез.
После того как игровой день закончился, я отправилась в свой номер. В лифте я столкнулась с Рубеном, и – до сих пор не верю в это! – он задал мне вопрос. Даже не один, а целых два. Он спросил, как я себя чувствую перед завтрашним турниром. Не нервничаю ли я. Я ответила, что да, есть немного, и Рубен на это отозвался:
– А, пустяки! Ты на голову выше всех.
А затем – это произошло около часа назад, и я до сих пор чувствую себя ошеломленной – он проводил меня от лифта до моего номера, пожелал мне спокойной ночи и – вот тут уж вообще конец света! – поцеловал меня. Всего один раз, и то в щечку, именно так, как сделал бы мой дядя. Это слегка напоминало предложение руки и сердца, и конечно же мне это не понравилось. С Рубеном я всегда чувствовала себя не в своей тарелке. Но было что-то большее в этом его поцелуе, словно целовал меня не Рубен, а кто-то другой. Поначалу мне казалось, что через Рубена поцелуй мне мог передать тот человек, который должен был сопровождать меня в поездке, – Тигран. А потом меня осенила мысль – а что, если это родной дом поманил меня назад? Мой любимый Кировакан.
Я сейчас пишу это и невольно улыбаюсь.
ДЕНЬ ТРЕТИЙ
Турнир закончился вот уже два месяца назад. Я в Кировакане, дома. Конец октября. Сейчас очень поздно – кажется, все спят, кроме меня.
Дневник, впрочем, как и все остальные вещи, был изъят у меня сразу по возвращении в Армению, в августе. Моих родителей вызвали на допрос в соответствующие органы. Вызывали и меня – интересовались теми тремя мужчинами, которых я описала в дневнике. Я ответила, что ничего про них не знаю, как ничего не знаю и про Рубена – кроме того, что утром в день отлета его не было в гостиничном номере. Он не появился ни на вокзале, ни в аэропорту. Просто исчез, и все.
А я вот теперь не могу спать. Наверное, весь город уже храпит, а я сижу.
Дневник мне вернули через неделю, и я сунула его подальше в бельевой шкаф. Международный турнир по нардам не принес мне ничего, кроме неприятностей. Мне казалось, если я забуду об этом дневнике, то быстрее оправлюсь.
Но неделю назад до нас дошли новости из Парижа, отчего я окончательно потеряла сон. И вот буквально минуту назад меня осенило: а что, если все так вышло, потому что я не описала третий день? Опишу – и снова смогу спать! Все дело в том, что никому – ни родителям, ни органам – я не могу рассказать правду о том, что случилось с Рубеном. И пока пустые странички не заполнятся правдивым рассказом, мне не будет покоя. Так что я выудила дневник из груды белья – и вперед!
В последний день турнира (за сутки до отлета домой) мне пришлось общаться с французской прессой за завтраком. Рубен сидел рядом со мной – после вчерашнего чудесного преображения его было не узнать. Он охотно переводил мне вопросы, которые задавали на английском и русском языках. На некоторые он отвечал самостоятельно. Журналисты были настроены по отношению ко мне едва ли не враждебно, к тому же Рубен, который, казалось, умел говорить на любом языке, ни слова не знал по-французски. Потом он что-то произнес по-английски, и все, кроме французов, засмеялись. А потом вообще произошло то, чего я никогда не видела: Рубен тоже рассмеялся!
Мне понадобилось два часа, чтобы обыграть французского игрока. Тут все стали аплодировать, даже участники турнира – вероятно, потому, что моя победа казалась состоявшейся, а им еще нужно было побороться между собой. Мне оставалось выиграть всего две партии, чтобы получить золото.
Следующую партию я должна была играть с представителем Ирландии. В перерыве мне удалось отделаться от болельщиков и журналистов, и я побежала искать Рубена, который опять выскользнул из зала.
Я увидела его на улице под большим навесом при входе в отель. Рядом стояли те же прилично одетые люди – двое постарше и один молодой. Они приветливо махнули мне, приглашая в компанию. Предложили сигарету. Я согласилась, закурила и поблагодарила за теплый отзыв о моей игре. И тут вдруг молодой человек спросил меня:
– А вы знаете, с кем сейчас будете играть?
– Да, конечно, с ирландцем.
– А вы что, не слышали, что команду Ирландии обвинили в жульничестве? Большой скандал. Ирландия дисквалифицирована. Следовательно, их место занимает другой противник.
– О, – выдохнула я. – И кто же?
Мужчины засмеялись – кроме Рубена.
– Турция, – сказал он, взглянув мне в глаза.
Да, разумеется, я изучала историю нашей страны. Но мама всегда говорила мне, что прошлое – это всего лишь прошлое, а те армяне, которые обвиняют турок в геноциде, просто таким образом пытаются компенсировать свое чувство вины перед соотечественниками, потому что живут за рубежом.
Услышав слово «Турция», я поняла, что матч предстоит куда более сложный, чем с ирландцем. Но мужчины и Рубен, казалось, хотели сказать нечто большее, чем просто сообщить мне о смене соперника.
Только сейчас я это поняла…
