После удачного дня мне нравилось сидеть на берегу и разглядывать все, что мы отыскали, сортировать находки и записывать их размеры и количество.
— А что это такое? — как-то спросил меня Генри, когда мы, стоя на мели, отмывали от грязи недавно найденные диковинки. Я поглядела на находки, лежащие у него на ладони.
— «Ногти дьявола» и «чертовы пальцы», конечно, — отозвалась я. — Ты же и сам знаешь! — Даже странно, что он задал мне такой вопрос. Ведь он уже раз двадцать, а то и тридцать их зарисовывал.
— Но ведь на самом деле ни дьявол, ни черти не теряли никаких ногтей и пальцев, правда? Сколько вообще у дьявола ногтей? Разве у него не копыта, как у козла? Тогда что это такое? Ты видела у кого-нибудь такие ногти?
— И без тебя знаю, что никакие это не ногти. Просто камни похожи на них, а богатым людям нравится думать, что они держат в руках ногти самого дьявола. Ты же замечал, как вскрикивают и морщатся знатные дамы! Им хочется, чтобы их пугали. А «чертовы пальцы» такие темные, что и правда похожи на чертовы. Не «дамскими пальчиками» их же называть.
— Это я знаю, — нетерпеливо отмахнулся Генри. — Но нам нужен научный подход! Что это такое? «Ногти дьявола», как по мне, больше похожи на устриц или моллюсков, но на самом деле это что-то совсем другое. Кроме внешнего сходства, тут ничего и нет. Вот ты когда-нибудь видела такую устрицу в Лайм-Риджисе? Нет! И я не видел. Это точно какое-то древнее создание, умершее сотни лет назад!
— Никто нам не станет платить за древнюю устрицу. Ты ведь знаешь, по каким законам живет торговля, — уточнила я.
— Да, но еще я знаю, что ты всем сердцем любишь правду и, как мне кажется, предпочла бы разобраться, что это за штука, а не просто продавать ее под лживым названием. Вот это, — он набрал полную горсть «ногтей дьявола», — никакие не ногти, а это, — он указал на аккуратно разложенные по земле кучки, — никакие не змеи, не «дамские пальчики» и не «крокодиловы зубы», правда ведь? Так что же это такое? И где они теперь? Я имею в виду живых существ, конечно же.
Я и сама не раз задавала себе эти вопросы. Меня одновременно и обрадовало, и раздосадовало, что Генри тоже об этом думает. Обрадовало, потому что, выходит, мы мыслим одинаково, а раздосадовало потому, что раньше я ни разу не заговаривала об этих загадках и теперь, когда я начну делиться своими идеями, Генри запросто может подумать, что я за ним повторяю.
Он пристально посмотрел на меня, ожидая ответа, но я не знала, что сказать. Моя голова сначала опустела, а потом вновь наполнилась самыми разными идеями, которые замелькали так быстро, что я не успевала их запоминать.
— Впрочем, ты права, — со вздохом продолжил он. — Люди верят в то, во что хотят верить. Мэри, мы непременно станем настоящими учеными, начнем свое исследование и выясним, что же это за существа и что они могут поведать нам! — Он повернулся и указал на море, на небо, на утес. — О нашем мире, о жизни на нашей планете!
Ученые! Слово, которое нельзя произносить вслух. Слово, которое ничем не лучше разговоров о дьяволе. И все же оно пробудило во мне не только страх. В груди словно полыхнул огонь, а мысли озарила яркая вспышка — как если бы меня во второй раз ударила молния. Наверное, что-то такое отразилось и на моем лице, потому что Генри посмотрел на меня и улыбнулся.
— Ага! Вижу, ты со мной согласна! Так вот, Мэри, давай заключим договор. Мы пообещаем друг другу, что станем учеными — втайне от всех, если хочешь, — и будем вместе отгадывать загадки. Ты великолепно умеешь находить улики, а я — их зарисовывать и описывать. Вдвоем мы точно сможем разобраться, что же это все значит. Ну что, по рукам?
Он протянул мне ладонь (уже не такую белую и изнеженную, как когда-то), и я пожала ее. Пожатие Генри было крепким и уверенным, и я тоже изо всех сил стиснула его руку, показывая ему, что чувствую то же самое. Подумать только! Мы втайне от всех станем учеными!
10. Дружбе конец
Уже через неделю от моего воодушевления не осталось и следа.
Закончился первый день «научного исследования», о котором мы с Генри договорились еще совсем недавно. Осень принесла с собой дожди и ветра, из-за которых мы несколько дней все никак не могли выйти на берег, а почва размокла настолько, что число наших находок резко сократилось, несмотря на мой талант к поиску окаменелостей. Домой мы шли, можно сказать, с пустыми руками, и настроение мое оставляло желать лучшего.
Я шагала стремительно, как, впрочем, и всегда, а Генри бежал за мной, силясь догнать.
— Мэри! Погоди! Я должен тебе кое-что сказать. Хотел тебя поблагодарить. Я столько интересного узнал за последние месяцы, что совсем позабыл о своем горе, — и все благодаря тебе! Спасибо огромное. Ты и представить себе не можешь, как я тебе благодарен.
— Что ж, я рада, — ответила я. — Как по мне, горевать — лишь попусту время тратить. Печалью мертвого не оживить, да и живому она не в радость.
Он едва заметно улыбнулся — видимо, за несколько месяцев так и не привык к моей простой и прямолинейной речи.
— Вот, это тебе, — сказал он и протянул мне небольшой альбом в кожаном переплете с рисунками, сделанными на берегу во время наших многочасовых поисков.
Я быстро его пролистала.
— Почему ты мне его отдаешь? — спросила я. — Тут еще остались чистые странички, к тому же мы только начали исследование.
Генри опустил глаза.
— Я кое-что от тебя скрыл. Не хотел все портить. Я скоро уезжаю. С января я начну учиться в Королевском военном колледже в Грейт-Марлоу. Мы с матушкой на днях возвращаемся в Лондон, чтобы навестить родню и подготовиться к моему отъезду. Нужно столько мундиров пошить, а еще закупить снаряжение. Буду нарядный, как попугай!
— Но ты же еще ребенок! — воскликнула я.
В самом деле, Генри выглядел младше Джозефа, хотя был на целых два года старше. Наверное, сходство с ребенком ему придавали белокурые локоны.
— Джозеф уже не первый месяц учится ремеслу и работает. Чем я хуже? Мне скоро четырнадцать, пора браться за дело. К тому же сейчас война. Я должен исполнить свой долг.
— Но ты хотел стать ученым! Мы оба хотели! А теперь метишь в военные! Как же твое обещание?! И наш уговор! Ты обещал!
Он отвел взгляд.
«Опять плачет, наверное», — подумалось мне.
— Это не мой выбор, Мэри. Но именно этого от меня ждут. И требуют. Прости. Для меня это все стало таким же потрясением, как и для тебя. Но нельзя всю жизнь прожить без забот. Ты как никто это знаешь.
На меня нахлынуло странное чувство. Я и сама не понимала — и до сих пор не знаю, — что это было. Меня вдруг замутило: казалось, что я вот-вот упаду в обморок. Мне хотелось закричать во все горло и выкинуть что-нибудь… грубое. Резкое. Не успев опомниться, я со всей силы ударила Генри в грудь, он покачнулся, а потом начал кашлять.
