Расстались мы как-то совсем не по-дружески, и мне очень от этого горько, но, надеюсь, однажды мы встретимся вновь, и ты, как и прежде, найдешь во мне послушного слугу и верного товарища в научных изысканиях!
Пока я складывала письмо, в комнату вошла миссис де ла Беш. В руках у нее был поднос, который она опустила на маленький столик у своего кресла.
— Как он? Все хорошо? — спросила она. — Мне он уже несколько дней не писал.
К счастью, она не стала спрашивать, послушно ли Генри себя ведет.
— Да, все в порядке.
Я очень надеялась, что она не продолжит расспросы — и, кажется, она это почувствовала.
— Перед уходом напомни мне про письменные принадлежности. Они же тебе понадобятся?
— Да. Спасибо.
Речь моя стала сухой и отрывистой, потому что десятки Мэри в моей голове разом начали думать о множестве вещей — и каждой хотелось остаться со своими мыслями один на один. Наука. Дружба. Отец. Миссис Сток. Генри. Послушный слуга! И притом замечательный!
Я улыбнулась про себя и рассеянно принялась за пирог, который поставила передо мной матушка Генри. Странное дело, я ведь даже и не заметила этого! И не поблагодарила ее за угощение!
14. Кровь
Вскоре после моего одиннадцатого дня рождения, который, конечно, никто не праздновал, я по просьбе миссис Сток отправилась за килькой. (Между прочим, для ее кота! А ведь есть люди беднее нас, которые охотно съели бы даже кота, не то что кильку.) По пути я заметила, что на окраине Кобба толпится народ. Любопытство пересилило, и я подошла поближе. Хотела узнать, на что это все так таращились. Был отлив, и я подумала, что, наверное, какой-то дурак завяз в иле и тине и не может выбраться.
Приблизившись, я заметила в толпе городских богачей со своими женами — они брезгливо морщились и указывали на что-то, а дамы еще и зажимали носы и рты кружевными платочками. Наконец и я разглядела причину их омерзения. На мачту одной из лодок была подвешена за ногу мертвая лошадь. Кожу с нее уже содрали, и мясо казалось ярко-розовым в лучах солнца. Рыбаки отрезали от безжизненного тела куски плоти и насаживали их на крючок как наживку.
Труп ужасно смердел, и я впервые в жизни поняла, что чувствуют знатные дамы. Но, как ни безобразны были вся эта картина и вонь, лошадь меня зачаровала. Мне еще не доводилось видеть трупы, которые так хорошо сохранились. Я разглядывала плотные жгуты мышц на бедрах, плечах и шее зверины. И белые нити потоньше, соединяющие суставы. Наверное, они действуют наподобие нитей кукловода — благодаря им животное приподнимает копыта, сгибает ноги в коленях. Прямо у нас на глазах рыбаки отрезали лошади ногу, и конечность рухнула на палубу, щедро оросив ее кровью и звучно громыхнув костями.
Одна из дам тут же лишилась чувств, упала и непременно ударилась бы головой о мостовую, если б ее в самый последний момент не успели подхватить. Зачем она вообще осталась на берегу, если подобные зрелища так ее страшат, — ума не приложу. Я, конечно, и сама решила остаться — но только потому, что я ученый! А она или любовалась видом мертвого животного, или нарочно смотрела на то, что страшно ее пугало. Как бы там ни было, ей здесь не место. Тушу повесили вовсе не на потеху зевакам — хотя поди пойми этих лондонцев с их чудачествами.
Я подошла еще ближе, чтобы получше разглядеть тушу. Отцовская болезнь наглядно показала, как ослабевает и уменьшается тело, истощенное недугом, и это меня уже не удивляло. В конце концов, череп угря тоже был гораздо меньше, чем голова живой морской твари. По рыбьему скелету в общем можно догадаться, сколько мяса на нем было до того, как рыбу сварили и съели. Многочисленные Мэри у меня в голове тут же всполошились и начали строить всевозможные догадки о диковинных окаменелостях, о том, как скреплялись между собой кости, сколько их было в теле загадочных древних существ и сколь крупными были эти самые существа с учетом мяса, кишок, кожи и так далее. Я пожалела, что не захватила с собой перьевую ручку и бумагу, чтобы зарисовать лошадь для Генри.
Я так погрузилась в размышления, что подскочила от неожиданности, когда меня тронули за плечо.
Обернувшись, я увидела мужчину. Лицо у него было очень знакомое, но не успела я вспомнить, где же его видела, как он представился сам. Это оказался тот самый мистер де Люк, который минувшим летом так восхищался рисунками Генри.
— О! Вижу, ваша страсть к поиску окаменелостей переросла в увлечение анатомией. Что за макабрический предмет изысканий для столь юной леди!
— Во-первых, я понятия не имею, что такое ваша ана-что-то-там. Во-вторых, я не знаю, что такое «макербический». В-третьих, я вовсе не леди — уверена, это уж вам прекрасно известно. Может, вы объясните, что имели в виду? — спросила я. Узнать парочку новых слов мне точно бы не повредило. Можно будет упомянуть их в письме Генри, чтобы ему тоже было о чем поразмыслить!
— Анатомия. А-на-то-ми-я. Это наука о строении организмов… живых существ… и о том, как работают их органы. А макабрический — это… Признаться, английское слово вылетело из головы… Жуткий? Мрачный, тревожный, связанный со смертью… А вы, несомненно, юная леди для любого истинного джентльмена, а я себя таковым считаю. Удовлетворяет ли вас мое объяснение?
— Вполне. Но я в первую очередь ученый, — сказала я, понизив голос, чтобы посторонние точно меня не услышали.
Он удивленно вскинул брови. Ну почему взрослые вечно ведут себя так?! Сил моих больше нет!
— Я ученый, — повторила я гораздо увереннее, — и потому меня интересует все на свете. — Мне вдруг пришло в голову, что он может мне помочь еще кое в чем. — Отыскав лошадиную кость, череп угря или челюсть овцы, человек без труда определит, чьи они, потому что видел всех этих существ живыми. Как вы думаете, а можно ли понять, кому принадлежат кости, если он не видел существо живьем? — спросила я. — Точнее, если его живьем вообще никто не видел?
Он задумчиво потянул себя за длинные усы и намотал кончики на палец.
— Полагаю, это возможно, но сперва придется рассмотреть множество других существ, чтобы собрать достаточно сведений, и только потом выступать с догадкой. Это будет именно догадка, милая юная леди, — о том, что же это было за неизвестное создание и как оно выглядело. Предположу, что нужными знаниями может обладать лишь тот, кто сам видел и восстановил множество скелетов, — сказал он и ненадолго умолк. — Вы, наверное, имеете в виду свои «диковинки»?
— Возможно, — осторожно ответила я, потому что мне совсем не хотелось, чтобы он крал мои идеи, и в то же время не терпелось поразмыслить над его словами о других скелетах. — А вы тоже ученый?
Казалось, мой вопрос очень его обрадовал.
— О да. Я занимаюсь наукой, которой, скажу не без гордости, сам же и дал название. Назвал я ее не «де Люк», разумеется. А «геология».
— Наука о Земле! — перебила его я. — Мой друг Генри тоже геолог. Ну, то есть, он им будет. Пока что он показывает чудеса неповиновения верхом на лошади, но как только закончит, непременно станет геологом.
