Со стола летят канцелярские принадлежности.
— Вот именно, что легенды ходят, а толку нет. Доктор сказал, что нам можно. — С жаром присасываюсь к её шее.
— Ну ты размечтался, фантазёр, нам можно только чай пить с печеньем.
И, несмотря на то что её юбка уже болтается на талии, она нашаривает папку за своей спиной и бьет ею меня по башке.
Принимаю суровый вид и смотрю на неё сентябрём. Ещё бы дыроколом долбанула. Неприятно. Но я продолжаю приставать к ней. Анна возникает, сопротивляется и нащупывает мой любимый экзотический цветущий кактус. Размахивается. Мама мия. Того гляди прибьёт. Темпераментная моя.
Капельку приседаю. И из-за того, что очень сильно дрожит, закатывает глаза и кусает губы, она теряет настрой и, естественно, промахивается.
Это было опасно. Впрочем... На чём мы там остановились?
Царапаю её ноги через капрон! Она просто вибрирует от моих касаний. Что же будет, когда я сниму с неё колготки?
— Я слышал, что беременные очень страстные натуры, им дико хочется нежности.
Снова и снова глажу её бедра, Аня словно в лихорадке. Легонько провожу ногтями, и с губ моей жены срывается глубокий, пронзительный стон.
Вот это да! Вот это реакция!
— Нет, беременные совершенно обычные женщины, просто, — ещё один страстный скулёж из глубины глотки, — это всё гормоны.
Начинаю целовать подбородок, шею, щёки, а она пытается отодрать от стола вместе с проводами мою клавиатуру. Едва успеваю схватить её. Ещё мгновение, и снова получил бы по темечку.
Аня никак не успокоится, не глядя вырывает страницы из моего ежедневника и разбрасывает листы, словно снегом обсыпая нас обоих.
Прощаю ей абсолютно всё. Ибо я сейчас недоумок, попавший на седьмое небо.
Я уже и забыл: куда, чего и в какой последовательности. Как детей на свадьбе сделал, после этого женщин даже не нюхал. Как я мог спать с кем-то другим, если все мысли были сконцентрированы на одной и той же красавице?
Сам сгораю от страсти и топлю её в палящем зное.
Колготки долой. Аня бурчит что-то про безответственность, из последних сил швыряя в меня ластиком. Смешная.
Целую бешено, до потери сознания.
Не понимаю, что творю. Больше не отвечаю за свои руки и губы. Мы оба испытываем бурный восторг. Это как ежегодный кондитерский фестиваль, пропитанный весельем и ликованием, проходящий с праздничными фейерверками, танцами, зажигательной музыкой и бесплатными угощениями.
Дайте мне красный шарик — я его лопну!
— Один разочек, и всё! — шумно-прешумно дышит Аня. — Самую малость, просто для удовлетворения физической потребности. Для здоровья.
— Полностью согласен.
Аня хнычет во весь голос.
— Нравится?
— Нет, — закатывает она глаза.
Обманщица. Вокруг как будто звучит громкая классическая музыка. С одной стороны особенно выделялся удивительный духовой гобой, а с другой — виолончель.
Наконец-то свершилось.
— Герман?!
— Да!
— Герман?!
— Ну да?!
— Я, пожалуй, перееду в тот дом, что подарил нам твой отец.
— Почему?
— У тебя там много еды.
— Да.
— И можно смотреть телевизор без очереди. Только поэтому.
— Понимаю, солнышко.
Если она была недостаточно беременна, то теперь уж наверняка.
Усеянный звёздами потолок моего кабинета искрится и мерцает, сияя тысячью алмазов. Блаженство. Это просто неописуемый балдёж.
Потихоньку спускаюсь на землю. Всё это чудесно и неповторимо, но в общем, конечно, позор. Надо было подождать её. Но это же моя Аня. Я мечтал о ней, я впервые за кем-то ухаживал. Добивался, страдал, искал, бегал. И вот, пожалуйста, она полностью моя.
— Герман, ты чего? — она аж заикается.
Ужас. Вот до чего довела меня любовь.
Иду к умывальнику, привожу себя в порядок. Не в состоянии обернуться. У нас дети и всё такое, но даже Фёдор смотрелся бы круче.
— Герман, так не пойдёт! — Догоняет и бьёт меня по спине.
Вздрагиваю.
— Надо всё переделать! — ругается.— Не так я все это представляла!
— Ты представляла? — ухмыляюсь. — Фантазировала?
Разворачиваюсь. Толкаю жену к стене.
На несколько секунд полностью теряю чувство ориентации в пространстве и времени, в голове распадается тугой шар невыносимого удовольствия, словно мозг на какое-то время превращается в сгусток расплавленного металла. Никогда. Ни с кем. Так. Хорошо. Ни разу.
— Скажи честно, если бы не дети, ты бы со мной не сошлась?
— Вот ты вроде умный мужик, Герман, а какой-то глупый. Если бы я хотела с тобой расстаться, разве стала бы терпеть твою физиономию двадцать четыре на семь на работе? Просто дети ускорили этот процесс.
Заглянув ей в глаза, я будто откусываю маленький кусочек пирожного, я кладу его в рот… и мир взрывается разноцветьем вкусов, заставляя зажмуриться… Моя. Теперь уже точно.
Эпилог
Аня
Делаем семейное фото у роддома. Заказанный Белозерскими супер-пупер крутой фотограф из Франции, не умея говорить по-русски, всё время машет руками, стараясь установить нас так, как ему нравится. На ступенях папа и мама Германа, я и тритон.
Мои тоже здесь. Несмотря на буржуйский налёт новых родственников, муж моей покойной матери и его мать смирились и желают мне счастья. Отчим смотрит на всех с лёгкой иронией, но я рада, что он старается вести себя достойно.
А мой довольный собой муж держит сразу два кулька: голубой и розовый. Любуюсь им, вся такая уставшая и измученная. Широко зеваю.
— Мальчик — Генрих, а девочку назовем Глафира, — наклоняется к моему уху свёкор и хлопает по плечу. — Ты молодец, Анюта. Они милые.
Нахмурившись, оборачиваюсь. Белозерский-старший стоит на ступеньку выше меня. И уже придумал, как мы с тритоном назовём наших детей. Меня, естественно, это очень возмущает.
— Не хочу вас разочаровывать, папа, но мы не Наваррские, а Белозерские, поэтому необязательно называть сына Генрихом. Королём он всё равно не станет.
Щелчок. Ещё один и ещё. Как раз в тот момент, когда мы выясняем отношения с отцом моего мужа, фотограф делает снимки.
— Аню-ю-ютик, ты моя самая любимая невестка. Давай не будем сеять хаос в наши идеальные отношения. — И опять-таки хлопает по плечу, намекая, что всё уже решено и мне лучше просто заткнуться. — Я сказал — Генрих и Глафира. Я тут самый главный.
