— Нет, комбо — это полицейский-миллиардер, — подмигнул я. — Расскажешь, что у тебя за проблемы со всеми нами?
— В чём ты меня подозреваешь? — вскинула подбородок она.
— Я не хочу тебя подозревать, но проверить обязан. Так сложились обстоятельства, что либо кто-то воспользовался твоей неосведомлённостью, либо тебя подставили.
Про то, что и у неё могли быть планы, учитывая только что процитированную нелюбовь и этого подонка Иванченко в анамнезе, я промолчал. Успеем ещё подраться.
— Может, подставили Настю, — заявила Эля.
— Нет. Ещё днём перед заездом группы гостиница была абсолютно чиста в плане прослушивающих и прочих устройств. Наши сотрудники проверяли.
— Днём перед заездом я была здесь. Никого не было!
— Как мне сообщили, днём ты была на пляже, — поправил меня Артём. — А твоя подруга тебе ничего не рассказала. Собственно, и не должна была, она подписала договор о неразглашении.
Эля насупилась ещё больше.
— Я сама вручила тебе этот коробок!
— Сама.
Губы у неё раскраснелись. Я теперь знаю, какой у них вкус. И хочу ещё, но, пожалуй, сдержусь. Она и не осознаёт, что её сила не в революции. Так уж повелось: если женщина мне нравится больше, чем на один раз, то у неё либо несносный характер, либо корыстный интерес. А если и тут — "комбо"?
— Это вообще полная чушь. Глупые обстоятельства! — сказала Гаечка. — Настя легкомысленная просто и влюбчивая до безумия, за что и попала в больницу. А я тоже дура.
— Ты не дура.
Мне почему-то стало неприятно, что она себя обзывает.
— А кто бы ещё согласился "побыть в гостинице", пока никого нет, зная, что в голове у подруги даже не опилки, а фантики от конфет? Как вы вообще могли взять её на работу? У вас тоже сотрудники со стружкой в мозгах работают в отделе кадров?
— Хм.
— Да, Настя всегда такая была, а я...
— Балда, — всё же вырвалось у меня.
Эля глянула обиженно, а потом отцепилась-таки от дверной ручки и, шагнув как на амбразуру, распахнула руки.
— Ну давай, проверяй! Мне скрывать нечего!
И посмотрела так, что я завис на мгновение. Кхм, я смутился?..
* * *
Эля
Он посмотрел на меня так, словно растерялся. Но не отошёл в сторону. Снова игры? Хватит! Я уже от них устала. Я скользнула вправо на стоящую у стены деревянную лавку и подтянула к себе остывшую пиццу. Артём всё же отмер и отошёл к печи. Зачем-то взял дуршлаг, оперся о рабочий стол, словно раздумывал, что предпринять. На голову мне надеть собирается? Ну-ну!
Я ещё более показательно откусила пиццу, набив рот. Хоть от голода не умру, только от несправедливости...
— Вот так некоторые едят, что попало, а потом жалуются на здоровье... — раздалось с лестницы.
Милана во всей красе. Я чуть не поперхнулась, почувствовав обиду, но запихнула в рот ещё кусок, чтобы не отвечать. Надоели все! Артём развернулся к красотке, выглянув из-за скрывавшего его холодильника.
— Мила? Ты же хвалила пиццу час назад.
— О, Тёмочка, разумеется, хвалила! Но я о том, что свежая пицца была чистая саттва, почти нектар Богов, а после того, как остыла и полежала тут, мухами насиженная, уже всё... — Милана наморщила носик.
— Угощайся, — подвинула я к ней коробку с последним куском пиццы. — Если мухи одобрили, тебе как раз подойдёт.
Бровь Артёма изумлённо изогнулась.
— Какое хамство! — вспыхнула Мила. — Артём, ты слышал?
— Слышал. А ты? — склонил он голову. — Про бревно с соринкой?
— В смысле? — покраснела Милана. — Ты что, на её стороне?
— Я беспристрастен. Наблюдаю без эмоций, как вы, дамы, пикируетесь. Но если подумать логически, ты уверена, Мила, что с такими зубками тебе саттвическая пища подходит? Может, лучше шашлычок под каблучок, а? Всё же должно быть естественно: хищникам — хищное.
Милана вспыхнула и процедила сквозь зубы:
— Я была лучшего мнения о вас, Артём Сергеевич! А вы мало того, что обманули всех с гостиницей, так ещё и... Сарказм, между прочим, тоже порок!
— Тогда я страшно порочен, — усмехнулся Артём, а я поймала себя на том, что рассматриваю его во все глаза.
Красивый. Загорелый. Уверенный. Сам похож больше на хищника, чем на монаха в оранжевой рясе.
Милана картинно развернулась, словно была не в шлёпанцах, а на шпильках, мотнула театрально бедром и ушла обратно на свой вип-этаж.
Артём всё-таки взял дуршлаг, накрытый крышкой, и сел напротив меня. И почему он так смотрит, словно я Медуза Горгона, у которой вот-вот должны вырасти змеи на голове? Я, наконец, дожевала пиццу и проглотила.
— Было вкусно, — признала я, глядя на него. — Спасибо. А что такое саттва?
— Если говорить про еду, саттва — та пища, которая даёт полезную энергию. Вегетарианская. Свежая. И если есть все подряд, на медитации уснёшьуснёшь.
Он говорил это, понизив тон голоса, будто рассказывал большой секрет.
— Ясно, Миле саттва не помогла. — Я кивнула в сторону дуршлага. — А там что?
Артём раскрыл крышку и придвинул ко мне. Я увидела горку прослушивающих устройств.
— Хм, не саттва, — констатировала я.
— Нет. Были во всех номерах.
— Значит, не только в твоём? Интересно, кому потребовалось прослушивать невинных йогов? Хотя... — я зыркнула на лестницу, на которой скрылась Милана. — Не все тут невинные...
Артём усмехнулся, затем стал серьёзным.
— Кто тебя так обидел, Эля?
— С чего ты взял, что меня кто-то обидел?
— С того, что ты на самом деле — очень добрый человек, но почему-то хочешь выглядеть иначе.
— И вовсе я не добрая...
— Подругу подменить, которая балда легкомысленная? Йогов жалеть просто потому, что они не при чём... Цветы поливать, потому что больше некому? Ты даже зачем-то чинила в моём номере бачок...
— Это гипертрофированное чувство ответственности, — поправила я. — Не думаешь же ты, что мне было тебя жалко?
— Нет. Было бы досадно, если бы я вызывал у тебя такое чувство... — Он смотрел на меня пристально. — Но всё, что я перечислил, можно было делать только в двух случаях: либо тебе тут что-то было надо; либо ты очень добрая.
— Мне тут ничего не надо!
— Верю. И потому остаётся только вариант с тем, что ты добрая.
— Есть ещё вариант, где я балда!
— Добрая балда, — улыбнулся Артём. — Которая ненавидит миллиардеров, модельных хамок и немножко полицию. Кто тебя обидел?
