Между нами воцарилась пауза — просто отличная, чтобы прочувствовать всю степень собственного идиотизма. Проверяющие вместе с Никитой вскоре отправились дальше, не скрывая разочарованность в лицах. И мы остались с Мастером вдвоём.
— Непривязанность... — произнёс он. — Ретрит — это как бы место, где ты на время становишься монахом, чтобы никто не просил денег, штаны постирать, новую шубу или нос вытереть. Если для этого ты покупаешь монастырь, ты мгновенно наваливаешь на себя канализацию, обеспечение монахов и прочие радости.
— Мда, — закусил губу я, — будто своих мало было...
— Видимо, мало, — пожал плечами Мастер.
— И что теперь?
— Управляй, — усмехнулся Мастер. — И практикуй. Если получится. Тем более одна курносая тут отчаянно за тебя просила.
— Эля? — опешил я.
— Угу. Говорила не выгонять тебя. Мол, тебе надо. — Он глянул на меня испытующе: — А оно тебе надо?
Радостью пришибло по макушке вместе с электричеством и мурашками по коже: Эля просила за меня! Но она же меня ненавидит! Даже рисует с рогами оленя! Почему? Потому что я и есть олень... Захотелось срочно её увидеть. И я понял, что это на самом деле то, чего я постоянно хочу: видеть её, чувствовать запах, целовать!
— Надо!
— Ясно. Теперь иди.
— А... — начал было я и запнулся, потому что забыл, что конкретно хотел спросить у Мастера. Просто из головы вылетело.
— Иди, — повторил Мастер. — И без пуговицы не возвращайся.
— А..?
— Она знает.
* * *
"Облака" жили своей жизнью: менялись замки на дверях, йоги собирались на практику, проверяющие пыхтели, засовывая носы в вентиляцию под заботливым присмотром Никиты; ребята из охраны вскрыли комнату администратора, развернув там штаб, и начали осмотр периметра; пчёлы кружили над розами. А я бегал в поисках Гаечки, вот только её нигде не было. Я даже заглянул ещё раз в её комнатушку и, обнаружив дамскую сумочку на спинке стула, немного успокоился. Даже если ушла гулять, то недалеко.
Я по-прежнему был радостен, как дурак. Она за меня просила! Кто бы мог подумать! Она! За меня!
Она пошла к морю? В парк? Ничего, скоро вернётся, тогда и поговорим. Очень хотелось с ней поговорить. И совсем не о дурацкой прослушке.
Проверяющие ушли обиженные, как дети, которым не дали конфет. Хотя дали...
В "Облаках" воцарился мир и покой. И тишина во время медитации. Но только не в моих мыслях. Они гудели про Элю, про всё, что происходило здесь, перебирали имена всех присутствующих и прикидывали, кто мог подложить мне такую "свинью". Или не мне, хотя вряд ли. Элю я уже исключил из списка подозреваемых. Не хочу, и точка!
"Практикуй. Если получится", — сказал Мастер.
Ни хрена не получилось. Посреди практики я приоткрыл один глаз: все сидели на ковриках и подушках, скрестив ноги. По периметру. Отвернувшись лицом к стенам. Мастер во главе, излучая даже с закрытыми глазами волны спокойствия. А меня колбасило, накрывало беспокойством. Больше терпеть, удерживая себя в неподвижности, было невозможно. Я неслышно поднялся и как вор скользнул к лестнице.
Мы не договорили с Элей. Куда же она исчезла?!
В очередной раз наткнувшись на пустоту её комнаты, я так же крадучись вышел во двор. Задержался на мгновение, вычислив, что она выходила не из центральных ворот, где мы радушно встречали местных коррупционеров. Значит, из калитки в дальнем углу сада?
Я обогнул розы и вышел на тропинку. Дорожки от калитки разбегались в разные стороны: одна вела наверх, к заповеднику; вторая — вниз, к морю; а третья прямо — к стройке. Перепутье, как в сказке: направо пойдёшь, налево...
Я осмотрелся внимательно и задумался. Протоптанная в сухой земле лестница наверх к прогулкам не располагала. Значит, Эля её и выбрала. Она же всё делает из вредности...
И я пошёл к заповеднику.
* * *
Эля
"В заповеднике меня никто искать не будет", — подумала я. Сопротивляясь собственному голеностопу, который разнылся и никуда идти не хотел, и страху мчащихся машин, я перешла через Севастопольское шоссе, подошла к будке с охраной.
— Куда? — спросил скучный дяденька с пегими волосами.
— Погулять.
— Откуда?
— Из гостиницы. У меня ретрит... — выпалила я.
— Это суставы больные? А на вид такая молодая... — проникся сочувствием охранник, но всё-таки заставил показать карманы шорт, в которых не было ни спичек, ни зажигалок.
Миновав "кордон", я углубилась в лес. Какая-то часть меня зудела на ухо, что это глупо, что подозревать будут ещё больше, но маленькая, испуганная девочка внутри паниковала громче всех прочих частей.
"Не хочу! Не хочу! Не хочу! Как он мог?! Как он мог?! Как он мог?!"
Я поднялась до источника, напилась ледяной воды, бьющей из камня, села на пень, зарывшись носками теннисок в жёлтую опавшую хвою, которая ковром покрывала пятачок под соснами, и замерла.
Я ненавижу три вещи: когда я должна оправдываться, когда чувствую себя глупой и загнанной в угол. Я ненавижу ненавидеть! От этого устаёшь больше, чем от подъёма в гору бегом. Это уже четыре, но я не могу это контролировать: гнев вскипает быстрее, чем я решу разозлиться. В голове летят снарядами с кипящим маслом обвинения и самые гадкие мысли. Артём назвал меня доброй? Ха! Слышал бы он всё, о чём я думаю!
Когда случается несправедливость, меня переворачивает от страха и хочется драться или хотя бы топнуть ногой. Только не помогает. Ты пытаешься что-то объяснить себе, успокоиться, но это так же действенно, как предложить думать о хорошем учительнице, которой при входе в класс перевернулось за шиворот ведро с вонючей водой.
Несправедливость, униженность, ярость, всё смешивается и готово взорваться с криком. Хорошо, если удастся выдохнуть...
Я вдохнула. До жжения в груди. Всем кажется, что если выдан паспорт, диплом и начинаешь пользоваться увлажняющим кремом, ты уже взрослая. Ничего подобного! Мне кажется, и в сорок лет я буду так же не знать, что делать, когда подобным образом сыплются обвинения, а красивый мужчина, который только что тебя поцеловал, вызывает полицию...
Не-на-ви-жу!
Теперь имею ещё больше прав на это!
Я прекратила себя сдерживать и начала пинать шишки, коих тут было немерено. Иногда становилось стыдно перед вековыми соснами, с величественным недоумением глядящими сверху. Наконец, я устала совсем, подпёрла ладонью подбородок, уткнувшись локтём в колено, и поняла, что я в тупике. Абсолютном.
Возвращаться, что-то говорить, краснеть и злиться больше не хочу. Без документов, взятая полицией на карандаш, далеко уехать я не смогу. У меня уже нет денег на адвокатов. Родителям и так досталось: они вбухали всё что было в моё выздоровление и теперь радуются картошке на даче. Больше напрягать я их не стану...
