— Видимо, здесь моя практика сегодня, — улыбнулся Артём.
За окнами пролетали сосны и кипарисы, солёное серебро моря вдалеке, а я ощущала его пальцы с холодной бутылкой. И меня постигло странное чувство — что именно здесь и сейчас мне хотелось быть, и всё на своём месте — даже опухоль на лодыжке. Возможно я постигла дзен. Или он меня...
* * *
В приёмной скорой помощи, представляющей собой скорбный памятник ободранного постсоветского модернизма, мне сделали рентген и успокоили, что перелома нет. Мой спаситель не удовлетворился и вызвонил кого-то, потом ещё кого-то, пробежался пару раз по виртуальным клавишам, и трижды туда-сюда. В итоге нас нашёл солидный армянин, которого явно выдернули с застолья с шашлыками и петрушкой. Прочий медперсонал при виде него рассыпался бисером по вытертому линолеуму и сопроводил нас в почти приличный кабинет.
— Лучший хирург Ялты, — сообщил мне Артём. — Главврач.
Армянин с мясистым, как баклажан, носом согласно кивнул, всмотрелся в рентгеновский снимок, покрутил меня и так, и эдак.
— На этот раз ничего серьёзного, — заявил лучший хирург. — Просто ушиб и несложный вывих. Несколько дней покой, мажьте гелем, обезболивайте. Беспокоиться не о чем, но осторожность проявить стоит при всех ваших травмах в анамнезе. Вот мой телефон и названия лекарств, Артём Сергеевич. — Он протянул Артёму бумажку, на которой перед этим что-то размашисто черкнул; визитку, а затем наклонился ко мне. — Вам, Элина Александровна, нужно будет после восстановления поработать над укреплением мышц, чтобы держали суставы, и не было привычного вывиха. Для этого придётся подкачать ножки, но только с опытным спортивным ортопедом, без самодеятельности. Я напишу вам контакты в Москве.
— А в Новочеркасске не знаете специалиста? А лучше в Ютубе, бесплатно? — пробормотала я.
Артём меня перебил, будто не услышал:
— Да, спасибо, Армен Ашотович! Консультация хорошего специалиста в столице нам очень нужна!
"Нам?!" — ахнула я.
— А титан лучше извлечь, — добавил доктор, провожая нас в коридор. — Больше года носить не рекомендую.
— Но не болит же... — похолодела я.
Артём усадил меня на скамью и вернулся с хирургом в кабинет, прикрыв дверь. Когда он вышел, лицо у него было таким, словно у него самого что-то заболело. Может, зуб? Мне стало неловко. Душа свернулась. Ну вот, теперь он всё знает: про мои травмы, шурупы, пластину...
— Да-да! Я почти Терминатор! — постаралась улыбнуться я бодро, как утопленник водяному, и даже подскочила со скамьи на одной ноге.
Артём не улыбнулся, даже не включил ковбоя Мальборо... В лице его промелькнуло нечто непонятное.
Внутри у меня всё задрожало: знала же, что так будет! И потому мне не нужны отношения! Что может почувствовать мужчина, узнав, что связался практически с инвалидом? Жалость. А потом желание избавиться. Зачем такие проблемы в реальной жизни, и тем более в отпуске?! Я отлично помню бегающие глаза Иванченко в больнице и его неловкое: "Прости, у меня сейчас важный проект"... Он вышел из палаты и просто растворился на просторах Москвы, словно его и не было. Он даже молча съехал из квартиры, в которой мы жили вместе. Бледнолицый предатель!
Моё сердце рухнуло в желудок, уверенное, что Артём вот-вот развернётся и исчезнет так же. Я сжала пальцы в кулаки и одёрнула себя: "И хорошо, что ещё ничего не начиналось! Просто супер! Замечательно! Ура!" Глаза зачесались.
И вдруг Артём меня обнял. Так тепло и крепко, что можно было не держаться на ноге — не упала бы!
— Не волнуйся, всё будет хорошо, — сказал он. — Всё решим.
И так захотелось поверить, но я не могла! Потом будет больнее: все убегают по-разному, некоторые с приличным лицом и верой в добро.
— Почему ты говоришь: "Решим?", это ведь не твоя проблема, — ответила я тихо ему в шею.
Артём отстранился и взял меня за руку. Посмотрел пристально снова.
— Если я говорю, значит, я хочу решить. И могу.
— А зачем тебе? — опасливо спросила я.
— Просто мне нравится, когда ты улыбаешься, — ответил он и сам улыбнулся так, словно не собирался никуда сбегать.
— Ну что же ты делаешь, Артём?! — вырвалось у меня неожиданно для пустого коридора приёмной. — Я же так могу тебе поверить!
Он шагнул ближе, сунул мои рентгеновские снимки возникшему будто из-под земли Васе, и сказал:
— Так в этом и суть. Хватайся за шею.
— Но...
— И ещё я люблю Терминаторов. Есть у меня такой недостаток, — хмыкнул он и подхватил меня на руки.
Ничего не оставалось, как ухватиться за его шею.
— Ты так и будешь меня носить?
— А ты думала, брошу и побегу вприпрыжку? — с лукавыми чёртиками в глазах произнёс он.
Я прикусила язык, а Артём с самым хитрым видом заявил:
— Твои предубеждения говорят о том, что ты отождествляешься с мыслями. То есть ты видишь не меня, а своё представление обо мне. Говоря проще, ты уменьшаешь меня до размеров твоих концепций, а это, между прочим, почти насилие и ущемление прав.
Я моргнула, пытаясь переварить.
А потом просто вздохнула и сдалась:
— Ладно. Неси. Куда хочешь...
Глава 19
Артём
Пока хирург, которого я вызвонил через десятых знакомых, рассказывал мне про её травмы, внутри закручивалась болезненная муть, словно наваливался грипп. "Сбили на тротуаре", "Порше", "ненавижу миллиардеров", "год в гипсе", просвеченные рентгеном шурупы в её тонких ножках, всё это превратилось в игольчатый шар, который жалил прямо в мозг. И почему-то на ум приходила собственная авария. Снег, Москва, огни, форсаж. Сознание, вспененное шампанским и виски. Я вылетел к чертям. Перевернулся. Вытащили, спасли, день в отключке, всё зажило, как на собаке. Сказали, что родился в рубашке. Собственно, так и есть, я фартовый. И пусть это была совсем другая история, но внутри царапало неприятно словом "Порше", словно я был причастен.
Я смотрел на армянина с мясистым носом, тот и говорил мясисто, со вкусом и смаком, словно рассказывал, как готовить шашлык, а не про терапию при травмах конечностей.
"Почему она? Почему сейчас? Зачем эти ассоциации? Дурь какая-то..." — думал я, стараясь не пропустить ни слова врача.
Ретрит... Предупреждали же, что когда начинаешь заниматься духовными практиками, тебя будто проверяют на вшивость. Чем серьёзнее занимаешься, тем занятнее проверка. И бросать потом — дело опасное.
Вот и началось: сейчас, когда я решил отстраниться от мира, мир ломился ко мне, как вспотевший родственник из провинции с чемоданами и мятым тортом; мир не давал сконцентрироваться, потряхивая перед носом дурацкой гостиницей, бандюками и прослушкой в номерах. Не позволял захлопнуть дверь, глядя мне в душу большими глазами Гаечки и сшибая революцией в лоб. Её слова, её губы, её бёдра, её смех, а теперь и травмы подсаживали меня на крючок, будто я был глупым гуппиком, — спокойствия внутри как и не бывало.
