Костя довольно закивал, и все вокруг. А я не выдержала и подняла руку.
— Да, Эля, что ты хотела спросить? — Луч от лампы сверкнул на абсолютной гладкой лысине Мастера, словно нимб.
— Притча хорошая, мне понравилась, — произнесла я. — Но это только слова. А что делать, если кто-то причинил тебе физическую боль? Тоже посчитать, что он — пустое место?
— На всё существует тысяча причин, — начал Мастер. — И ты концов не найдёшь, как и одной веской причины, почему именно это случилось. Так что да, вспомни про "пустую лодку".
— Но я не святая, и я не понимаю, как можно такое простить.
— Слышала о Серафиме Саровском? А историю с разбойниками?
Мастер окинул взглядом аудиторию, и я тоже обернулась. И вдруг увидела сидящего на стуле у лестницы Артёма. Он закрыл ладонями лицо...
— Эля? — напомнил о себе Мастер.
Я заставила себя отвернуться от Артёма, хотя в душе всё перевернулось, в животе отчего-то стало холодно.
— Что-то слышала, но уже не помню, — рассеянно ответила я.
— Серафим Саровский жил в землянке в лесу за стенами монастыря, практикуя так, как ему сердце велело, а не по канонам, ну, и чтобы не отвлекал никто, — рассказывал Мастер. — Но люди к нему всё равно ходили: исцелиться, совета спросить, мудрость послушать.
— Как на сатсанг, — заметил "Капитан".
— В некотором смысле, — улыбнулся Мастер. — Итак, отшельник всех принимал, а денег не брал. Только крепостные мужики из соседней деревни того в толк взять не могли. Они решили, что жадный монах рассовал мешки с добром под лавки и жирует, а они бедствуют. Значит, — подумали они, — пора ему делиться. И вот однажды, когда он работал на своём огороде, мужики напали на него и потребовали денег. Били жестоко, не верили, что отшельник нищ, одной снытью питается. Всё в землянке перевернули, вокруг тоже, ничего не нашли и оставили его, наконец. Израненный Серафим с пробитой головой кое-как добрался в монастырь за помощью. Монахи в ужасе были, хотели искать разбойников и судить, а Серафим когда в себя пришёл, категорически запретил их наказывать.
— Почему? — спросила я.
— Потому что жизнь случается. И никто не виноват.
— Но ведь тут есть конкретные преступники! Почему никто не виноват?
— Потому что никого нет. Наше эго — иллюзия.
И вдруг мне в глаза бросилось полыхающее пламя неподалёку на улице.
— Огонь! — воскликнула я.
— Хо, ну вот и ты поняла, — хмыкнул Костя.
— Да нет, огонь! Настоящий! Пожар! — закричала я и ткнула пальцем за надувшуюся парусом штору.
Горел соседний дом. Все повскакивали с мест. Артём исчез первым. За ним Славик и остальные. Я тоже попробовала шагнуть, но боль пронзила мою ногу, пришлось плюхнуться обратно на стул. Через несколько секунд мы остались на веранде с Мастером вдвоём.
На улице поднялась суматоха, крики, лязг, шум. Я встала на одной ноге, вытянула шею, чтобы увидеть, что там происходит. Кажется, мелькнула фигура Артёма со шлангом, ещё чья-то с огнетушителем. Пламя полыхало на первом этаже, а тут было до неприличия тихо.
— Кстати, спустя время мужики сами явились к отшельнику, чтобы попросить прощения, — как ни в чём не бывало продолжил Мастер. — Карма их по-своему догнала: жизнь и так была сложная, а стала совсем не сахар, хоть суда и казни они и избежали. В общем, до мужиков дошло, наконец, что натворили. Пришли каяться, а Серафим Саровский их просто отпустил с миром. Что скажешь, Эля?
— Ну, он же святой... — пробормотала я.
Мастер рассмеялся заливисто и подошёл ко мне. Присел на корточки, кивнул на ногу.
— Что случилось?
— Ушиб. Подвернула.
Мастер хитро сощурился.
— Секреты хранить умеешь?
— Умею... — Я, наконец, переключила внимание с хаоса пожара на человека передо мной.
Лысину у него всё-таки была потрясающе блестящей.
— Тогда об этом никому, — подмигнул он и положил мне ладони на перевязанную щиколотку. — Обрати внимание на свою боль в ноге, погрузись в неё.
Закрыл глаза, приладился. Я тоже прикрыла веки. И вдруг ногу залило теплом. Показалось, что из ладони Мастера течёт горячий свет, или поток с пузырьками, будто гейзер. Захотелось подсмотреть.
Ноздри Мастера раздувались с громким дыханием, но лицо его было таким спокойным, словно ничего не происходило. А боль растворялась, пока не исчезла совсем. Мастер открыл глаза. Улыбнулся.
— Спасибо! Но как это?.. — спросила я шёпотом, потрясённая.
— Иногда на пути самопознания Вселенная наделяет тебя спецэффектами, — ответил Мастер, поднимаясь. — Вроде и не просил, а пожалуйста. Встань-ка на обе ноги.
Я подчинилась.
— Не болит! — радостно расширила я глаза.
— У тебя там что-то ещё есть, посерьёзней, но это уже к врачам, — кивнул Мастер. — Не запускай.
— Хорошо. Спасибо! А вы только свежие травмы можете лечить?
— Ну да, по мелочи. Боль снимаю, в основном, — хмыкнул Мастер и глянул на свои ладони, они были красными. — Натуральный анальгетик.
— Спасибо... — От потрясения других слов не находилось. Мне всё ещё не верилось, но с другой стороны, я стояла на полной стопе совершенно спокойно, будто ничего не произошло сегодня в лесу. — Может, я тогда побегу помочь?
— Сами справятся. Там достаточно рук.
Мастер подошёл к перилам и, отодвинув штору, посмотрел на пожар, затем отошёл и просто сел в своё кресло.
— Зачем вообще бывает боль? — решила я воспользоваться моментом и подсела напротив.
— Это эволюционная штука. Когда человеку хорошо, он расслабляется и ничего не хочет делать, а когда болит, не расслабишься. Приходится осознавать.
— Но разве это справедливо?
— Такого понятия, как справедливость не существует. Знаешь, когда-то мне было жутко хреново. Ничего не радовало, ничего не интересно, хоть начинай пить, но мне в руки попалась книга Раманы Махарши. Я там прочёл: "Боль и удовольствие испытывают эго, которое само воображаемо". То есть оно не настоящее, понимаешь? Я поразился и решил понять, в чём тут суть. И если я не эго, то кто я вообще.
— Я ненавижу боль, устала от неё. Но как же от эго избавиться?
— Исследуй себя, исследуй природу эго, и когда оно растворится, вместе с ним исчезнут и иллюзии боли. Впрочем, удовольствия тоже исчезнут.
— Но зачем жить без удовольствий и радости?
— Э-э, это ты путаешь. Радость как раз останется. Радость и любовь, — улыбнулся Мастер. — А эго пока действует, мы, считай, спим. Сознание находится в глубоком сне. Задача в том, чтобы проснуться.
— "Город засыпает, просыпается мафия"? — пробормотала я.
