Ну а пока — данные тех людей, которые паспортизацию все же прошли — добровольно или по требованию работодателя — регулярно сливались какими-то доброхотами в Сеть. И были там доступны совершенно свободно. Пока это был от силы каждый двадцатый. Но Гарольд был среди них — в Корпусе существовали такие требования. И даже их списки хакеры украли. А Эшли наверняка все посмотрела. Это дело двух минут.
Австралояпонец хорошо знал, какие в его Г-паспорте стоят цифры и какие особые пометки.
Страшно представить, сколько судеб сломали эти цифры и особенно совместные анализы пар. Да, некоторых они, наоборот, спасли от рождения нежизнеспособного потомства. Но даже сейчас, когда метод существовал уже лет тридцать, почти все показатели были вероятностными, а не абсолютными, и имели большой разброс и в процентах, и в возможной выраженности аномалий или патологий. И много ли желающих будет переходить к серьезным отношениям, если, например, риск шизофрении у совместного потомства будет составлять двадцать процентов? Или даже пять.
Если доводить это до абсурда, то детей теперь вообще заводить естественным путем было нельзя, потому что при достигнутом уровне диагностики каждая родительская пара на Земле получила бы в свои паспорта минимум пятипроцентную вероятность хотя бы одной патологии потомства. Не говоря о том, что в паспорте отражались риски даже для второго и третьего поколения носителей генов — а там вероятность становилась уже почти пятидесятипроцентной. Даже при условии их полностью здоровых партнеров.
Конечно, можно было создавать и выбраковывать зародышей одного за другим, пока не получится условно здоровый. Но не все на такое соглашались. И не только по религиозным мотивам, но и по этическим.
Генетическая коррекция тоже развивалась. Чаще всего она проводилась в лабораторных условиях после оплодотворения собственной яйцеклетки проверенным материалом из банка спермы. Но на донорские яйцеклетки тоже был спрос. А «дети от трех родителей» рожденные с помощью митохондриальной хирургии были уже совсем не экзотикой.
Любое зачатие традиционным путем оставалось риском. Правда, инстинкт говорил, что на этот риск надо обязательно пойти, а все эти пробирки и шприцы — от лукавого.
«Какого дьявола? А ведь я вру себе, — подумал Гарольд. — Процесс же для меня в сто раз важнее, чем результат».
Причем именно с ней. И не в виртуале. Никаких суррогатов.
— Раз уж мы заговорили о снимках… хочешь, покажу тебе мое селфи на развалинах Петронас-Тауэр в Куала-Лумпуре? Или гостинцы Рюгён в Пхеньяне? Близко к эпицентру взрыва. Я там сопровождал ООНовскую комиссию.
Она кивнула, и он отправил ей картинку прямо в глаза. Она приняла. Он там был в механизированном защитном костюме и с автоматом.
— Очень опрометчиво с твоей стороны. Там же радиация!
Он усмехнулся.
— Это была экологически чистая бомба. И с момента ее взрыва прошло много времени и фон там нормальный. Это не более вредно, чем делать рентген-снимок каждый год.
— Я поняла. Но в детстве… вы же жили рядом с тем местом, где КНДРовцы взорвали свою ракету?
— Да, в двадцати километрах. Ветер приносил с севера осадки. Но мы сразу после конца пятидневной войны уехали. В Австралию. Не дожидаясь официальной эвакуации префектуры. К отцу.
Он не собирался от нее ничего скрывать. Да и не вышло бы. Спасибо пиратам. Генетический паспорт стал таким же доступным в сети, как кредитная история. Никакая врачебная тайна тут не работала. Его можно было подделать или спрятать. Но все это потом легко разоблачить.
— Мне интересно другое… а зачем в наше время люди нужны друг другу? — спросила вдруг она.
— Ну, можно чем-то приятным заниматься. Гулять и смотреть, как цветут сады сакуры…
— Эй, полегче. Это эвфемизм? А я про дружбу говорю. Зачем мужчина женщине как друг? Если он гетеро. Ведь у них даже общих увлечений нет. Ни по магазинам или в парикмахерскую не пройтись, ни на футбол или в паб сходить. Два разных непохожих мира.
— Какой сексизм и ретроградность, — саркастически усмехнулся Гарольд. — Сразу видно, что знакомые у тебя в основном мужланы-военные. Потому что современный мужчина лучше тебя знает, какого цвета сумочка в этом сезоне модная и где самый лучший барбершоп. А вообще, всем известно, что женщины и мужчины отличаются только личным выбором гендера, который надо делать в начальной школе. А гормоны, физиология и анатомия ни на что не влияют.
Похоже, она поняла, что он издевается. А кто-то и не понял бы.
— В небольших дозах ретроградность не плоха. Как и твои патриархальные солдафонские шуточки. Она придает викторианский шарм. Но если ее избыток — вами заинтересуется Полиция толерантности, сэр.
— Никогда с ними не сталкивался. Повезло. Наверно, боятся меня трогать, так как я небелый.
Гарольд слышал много про эту международную общественную организацию. Они не имели полномочий арестовать, как настоящая полиция, но могли понизить сетевой рейтинг. А это хуже небольшого штрафа и ненамного лучше тюрьмы. С низким даже кредит не возьмешь под выгодный процент. Можно судиться, можно даже победить — но замучаешься пыль глотать. Вроде бы все добровольно и «рекомендательно».
— Здесь в Британии они мягче, чем на Континенте, — поделилась Эшли. — Не верь всяким сплетням. За простую сексистскую оговорку вроде «все женщины любят розовое» или «ни одна баба не сможет починить турбину гидроэлектростанции» тебе ничего не сделают. Для этого надо сказать что-нибудь действительно ужасное. Вроде «все женщины — неполноценные разумом существа, которых надо держать взаперти и регулярно насиловать».
— Женщины милые, хоть и не совсем нормальные существа, — произнес Гарольд, глядя на нее пристально. — Но нам они нравятся именно такими. А уж насиловать их можно только по их личной просьбе.
— О, ужас. За тобой уже выехали. Не шути так. Я серьезно.
Посмеялись. Но ему показалось, что посмеялась она как-то… дружески. Как могла похихикать с подругой. Совсем не так, как хотелось бы.
— А ты не встречала женщин квантовых физиков и мужчин — собачьих парикмахеров? Как будто у тебя самой женская профессия.
— Я встречала всяких, — Эшли сидела в целом расслабленно, но ноги ее были сжаты, и это был плохой знак, который никакие откровенные слова не перевешивали. Акции снова теряли в цене. Намеков она демонстративно не понимала. Робот наверняка сказала бы, что настаивать не стоит, но он понял это и сам, — Разных. Вот ты интересный. Живой. Хороший мужчина и совсем не бука. Не машина с шестеренками. Я думала, что у вас там все помешанные на работе аскеты. Или наоборот, извращенцы, которые обожают порно со щупальцами.
— Эй, это миф, что тентакли так популярны у нас. Такой же, как про автоматы с использованным женскими трусиками.
— А неужели их нет, этих автоматов? — засмеялась Эшли. — А я мечтала съездить в Токио и посмотреть на очереди японских джентльменов к ним.
