Темнело, и повсюду зажигалось уличное освещение. Одновременно улицы наполнялись людьми, чего он никогда не любил. Вместе с огнями фонарей зажигались светящиеся детали одежды гуляющих по улицам лондонцев и лондонабадцев. Включая татуировки, которые меняли цвет иногда в зависимости от настроения владельца, а иногда от температуры среды. Старики иногда ставили себе такие на руку — поднялось давление или сахар подскочил — а эта штучка сразу стала красной.
С улиц исчезли дети и почти исчезли подростки. Кто же хочет проблем с ювенальной юстицией? Но зато полно было тех детей, кто заключен в тело взрослого. Вот только игрушки у них стали другие. Но, если не заходить в гетто, опасности не было.
Гарольд нечасто выходил в город просто так и не понимал, зачем гулять по мегаполисам, хотя на природе побродить любил. Какой это по счету город-двадцатимиллионник, куда его заносит судьба и служба?
Мягкий свет зажегшихся фонарей напомнил ему, что время уже позднее. Начинал моросить мелкий дождик. Холодало.
Он шел, глубоко засунув руки в карманы куртки, которая уже начала подогреваться изнутри, чувствуя изменение температуры. Для воды она была полностью непроницаема. Он надвинул капюшон.
Мостовая была бы идеально сухой даже под настоящим ливнем. Ноги по ее поверхности не скользил. И лужи не образовывались, вода тут же уходила через микрокапилляры в ливневую канализацию.
Но он все равно пошатывался. После сегодняшней порции откровений Гарольд временами путал реальность с ее заменителями. На перекрестке рядом с лавкой сладостей он чуть не дал команду кликом глаза живому аниматору в костюме глазированного пончика, чтоб тот убирался к черту. Бедолага мок под дождем за гроши, изображая “donut” с глазурью и посыпкой, но все равно мог быть более счастливым человеком, чем он.
В другом месте ногой попытался оттолкнуть с дороги виртуальную тележку с мороженным. Случайно кликнул по нескольким рекламным ссылкам на стене. И тут же начали наматываться террабайты траффика, вкручивая ему в мозг что-то про Мальдивы, электромобили, мужской парфюм…
Прервал.
Сам не заметил, как оказался возле ювелирного салона той же сети, в которой сегодня совершил покупку. Зачем, для чего?
«Заберите себе свою подвеску. Верните мне деньги. Она не сработала!», — подумал он и расхохотался.
Как и дурацкий бонсай.
Все это танец идиотских птичек, самцы которых отращивают яркое оперение, чтоб впечатлить невзрачную самку, похожую на воробьиху.
А если есть конкурент, то это уже игрища оленей, которые сшибаются рогами… абсолютно бесполезными в жизни, ведь для защиты от хищников лучше бы подошли короткие и острые. Но они растут по принципу управляемой раковой опухоли — с одной целью — показать оленихе, что вот идет мужчина ее мечты. А один вид скатов в океанах для этой же цели выпрыгивает из воды и летит над ней с помощью широких плавников — и чем больший «плюх» самец произведет, упав, тем больше привлечет партнерш.
Все это хорошо. Но почему человек разумный должен играть в эти игры? Которому шаг до космоса, нейтронных звезд и пульсаров.
Вот тебе и седьмое счастливое свидание.
«А если бы я не смог спасти ее там, на орбите, — пришла в голову выходящая за рамки нормы мысль. — Кто бы узнал детали? Кто бы меня осудил? Никто».
Нет, это просто черный юмор. Он бы, если б понадобилось, и жизнь бы отдал.
Хотел сказать ей: «люблю», но это было неправильное слово. Можно ли хотеть и любить воздух, который нужен для дыхания? Но теперь он был рад, что не сказал. Глупо.
Мог стать хоть Аполлоном, но гордость не позволила. Она должна была полюбить то, что внутри. Результат предсказуем.
Потом он пытался взломать ее с помощью НЛП, подобрать к ней код, чтоб получить доступ к устройству для своей редупликации. Не вышло. Код оказался слишком сложен.
Говорят, западные мужчины, заканчивая отношения, иногда подают в суд, требуя вернуть затраты на подарки. За все походы в кафе и рестораны, за каждое кольцо или гаджет, каждый глобо-цент, инвестированный в провалившийся «проект». Суды, конечно, отказывают. Но важен принцип. Это называется мужская гордость.
Бред. Жалкий эгоизм. Ему не хотелось уколоть Эшли побольнее. Пусть у проклятой британки останется какое-нибудь теплое напоминание о нем. Он не чувствовал к ней ненависти.
А ведь реализовался именно негативный сценарий, на который Аннабель отводила всего восемнадцать процентов. Робот не знала людей, не понимала живых женщин, поэтому и ошиблась в прогнозе. Гарольд с самого начала знал, что ответ — «нет». Там, где есть признания — там всегда следует отказ. А отношения, насколько он знал по своим знакомым, обычно вырастают без всяких признаний и перерастают этап «дружбы» спонтанно, как сорняк поднимается по забору. А если нужны усилия садовника — то усилия не нужны. Это зовется «френдзона», чувак. Чума столетия.
Он искал, как говорят русские, прошлогодний снег, бродя по вечернему Лондону. А может, искал себе неприятности. Опять вспомнил, как герой Джойса бродил по Дублину… Хотя «Улисса» он, не читал. А вот Эшли, наверняка, читала. Почему-то подумалось, что это в ее стиле — угробить неделю своей жизни на такую ерунду. Их мономиры, их микрокосмы почти не пересекались. Странно, что они вообще смогли стать приятелями.
Но какие неприятности можно найти в безопасном центре Лондона, где больше видеокамер на квадратный и кубический метр — чем где угодно, даже в Пекине? Если только ты сам проблем не хочешь.
У него было еще четыре часа до назначенного времени в клинике. Хотелось совершить что-нибудь безумное.
Ближе к транспортному хабу на улицах стало чуть больше публики.
Синохара вначале думал, что может смотреться белой вороной среди вечерней толпы в своем костюме. Но быстро понял, что, даже если бы надел парадную форму, то не смог бы выделиться. Потому что тут было каждой твари по паре. Тут не выделился бы даже человек в костюме придворного времен Людовика XIV.
Освободившиеся после офисной каторги «хомячки» уже спускались по эскалаторам с путепроводов и смешивались на улицах с теми, у кого рабочий день был не нормированный: с фрилансерами, курьерами-промоутерами и прочим прекариатом[1].
Кругом были все цвета спектра, мешанина из всех цветов кожи. Лысые головы у женщин, разноцветные бороды у мужчин, разноцветные волосы у всех. У некоторых даже пол не сразу определишь, а уж возраст и подавно. Их право, подумал австралояпонец. Но сам он предпочитал четкие границы и стабильную идентичность.
Народу было больше, чем обычно. Все потому, что уже вечер, а завтра выходной. В соседнем Сити те же самые люди будут в сером и чопорном… хотя в некоторые офисы можно было и на работу в разноцветном ходить, с пирсингом, татуировками на щеках, и кольцом в носу. Лишь бы показатели были высокие и энтузиазм пер из всех щелей.
До захода солнца все держали себя в рамках, но ближе к ночи даже тут все куда менее чопорно. Но по-настоящему отрываются по выходным и по праздникам. Он видел тут пьяных всех полов, с трудом держащихся на ногах. И далеко не только возле клубов и ночных пабов.
