«Но и зимы у них не чета нашим».
Хотя эта осень во всей Евразии выдалась довольно мягкой. А вот в Америках — наоборот, холодной. Так им и надо, ха-ха.
Вот и сейчас, невзрачная толстая птица, усевшаяся на ветку липы, тряхнула хвостом и разинула красную пасть, словно разминаясь. Видимо, она думала, что на дворе весна. Птица наблюдала, как идет по дорожке пожилой мужчина в расстегнутом черном пиджаке, черных брюках, черных туфлях и белой идеально отглаженной рубашке. И понеслись звуки, до боли похожие на те, которые издают антикварные часы.
Виктор Семенович перевел на пернатую тварь взгляд. И тут же вокруг нее зажглась серая кайма: «Обыкнове́нная куку́шка (лат. Cuculus canorus) — птица, наиболее распространённый и известный вид в семействе кукушковых…».
Взгляд старика переметнулся на дерево, которое сразу точно так же окружила серая полупрозрачная рамка, охватившая контур с точностью до последнего еще не облетевшего листка: «Ли́па европе́йская (лат. Tilia europaea) — лиственное дерево, вид рода Липа (Tilia) семейства Мальвовые (Malvaceae)…».
Проклятая «оболочка»[i]! Но тут уже виновата его собственная криворукость. Он вчера по ошибке щелкнул не туда и скачал вместо настоящего обновления его фальшивую копию, которая просто завалила его рекламой. И пришлось откатывать настройки до последней рабочей конфигурации. А на тот момент подсказки были включены.
Старик не поленился и отключил их, чтоб зараза не грузила лишней информацией из «Ультрапедии». И отключил автообновления совсем. Поставит вручную, если надо. Хотя до следующего ежегодного он может и не дожить.
Нет, отставить. Надо быть оптимистом.
Григорьев перевел почти все средства Д-реальности в неактивный режим. Оставил только айденты[ii] людей. Это заняло у него секунду. Человек моложе сделал бы это за доли мгновения. Так-то лучше. Ничто не будет отвлекать.
Cuculus canorus между тем продолжала надрываться, словно исполнитель-дилетант на шоу «Голос планеты».
«Хотя и соловей вроде не красавец. Но эта тварь — просто воплощение пошлости, — подумал Григорьев. — Жаль, со мной нет ружья. Одни перья бы остались».
Хотя, конечно, это был пустой треп. Законы о применении оружия в столице РГ были строгие.
Математик Карл Фридрих Гаусс удивился бы, узнав, что на постсоветском пространстве его имя чаще произносят, говоря об оружии, а не об алгебре и теории чисел — упоминают в одном ряду с Калашниковым и Кольтом, а не с Леонардом Эйлером или Пифагором.
Но кто виноват, что еще в старых компьютерных играх «пушкой Гаусса» называли любое электромагнитное оружие? Так фамилия математика стала обозначать не только физический принцип «пушки Гаусса» (по которому боевое оружие изготовить невозможно), но и конкретные изделия на рынке — широкий спектр непорохового стрелкового оружия: от противотанковых винтовок до мелкокалиберных ружей для любительской охоты и спортивной стрельбы, все сделанные немного по другому принципу и правильно называемые «рельсовыми винтовками».
Ничего удивительного. В свое время Никола Тесла и Майкл Фарадей «подарили» свои имена электромобилям — давно уже превзойденным и снятым с производства. Просто здесь название выбрали не маркетологи, а народ, ведь и в новых вирках эти пушки часто назывались гауссовками.
— Кукушка-кукушка. Сколько мне жить осталось? — спросил старик вполголоса.
Но та распелась и, похоже, не собиралась замолкать.
— Врешь ты все, сволочь. Как будто я не знаю. Даже «оболочка» знает, хоть она и дура.
Совсем недавно ему пришлось отключить в браслете проверку самочувствия. Чтобы каждый час вместе с данными про пульс и давление не видеть напоминаний о том, что…
Старик кинул в птицу камешек, который непонятно как остался на идеально выметенной кибер-дворниками дорожке. Видимо, оставили специально. В городских парках этот нарочитый антиперфекционизм тоже практиковался. Психологи говорили, что идеальная чистота и стерильность подавляют и пугают. Что человеку нужен хаос снаружи, потому что тот есть у него внутри.
Камешек сразу засветился в «обложке» и выдал краткую информацию о себе: «Галька (eng. rubbles, pebbles; de. Kieselstein), неправильной сферической формы, диаметр 4 см., состав — кварц 55 %, гранит…».
— Я же тебя отключил, адское наваждение? — вслух произнес Григорьев. — Зачем мне твои лекции по минералогии? Ах, да… я забыл кликнуть на слово «применить».
Он нарочно сделал интерфейс похожим на старый компьютерный.
Странная штука язык. Даже «мышки» уже давно не кликают, то есть не щелкают. Потому что нет этих мышек, сдохли от старости. А накликать можно только беду.
Кладбище было не простое…Новодевичье, где похоронена куча исторических личностей, включая первого президента еще той, прежней России. Лет двадцать тут не хоронили, а теперь, после работ по «уплотнению», снова начали, но только совсем не простых людей или за очень большие деньги. И только прах. Целиком — в очень редких случаях. Престижное место для солидных господ (ему быть похороненным здесь скорее всего не светило, хотя он и сам был не последним человеком — заслуг его для этого было мало, а огромные деньги на это тратить он бы не стал), закрытое со всех сторон миражами раскидистых деревьев и дорических колонн от улиц и эстакад, где неслись сплошным потоком машины. Почему-то считалось, что вид кладбищ портит людям настроение. Даже исторических. Это поветрие распространилось по всему миру, считавшему себя цивилизованным. Кладбища скрывались с глаз, почти как свалки и АЭС.
«Кладбище? Это от слова «клад», папа?» — вспомнился вдруг ему детский голосок. — Или склад?»
Дочь. Как же давно это было…
Метнул и промахнулся. Недолет. Но птица все равно улетела, отрывисто и нелепо взмахивая крыльями.
Григорьев знал, что ему осталось недолго. И что почти наверняка ничего не получится. Отсюда и его «мортидо». Отсюда рискованные развлечения — подводное плаванье на глубине (когда еще были силы), гонки на кибер-болидах (да, они говорят про стопроцентную безопасность, но это не так), полеты на «Пустельге». Разбитая машина, которая быть гоночным болидом совсем не хотела, прыжки с парашютом со стратосферного дирижабля. Список будет длинный. Отсюда же его нынешнее демонстративное презрение к «здоровому образу» жизни, который он вел еще до того, как это стало общественной нормой.
Нет, он не пил и не принимал наркотики, конечно. Но ел, что хотел и когда хотел.
Последние пять лет стали для него эпохой похорон. Умерли не только те, кто был ему дорог (этих смерть выкосила чуть раньше — за единственным исключением), но уже и те, на кого было, по большому счету, наплевать, но кто был частью — периферийной частью — его мира.
Кто был неприятен и ненавистен, кто делал ему зло — умерли все до единого. Видимо те, у кого внутри яд, рано или поздно будут им отравлены сами. Но вот странное дело — даже их смерти оставляли в душе неприятный отпечаток потери. Теперь он уже не был способен на такие сильные чувства как гнев, и, оглядываясь назад, даже удивлялся: как он мог их испытывать? Из-за чего? Из-за обидного слова в личной беседе или с экрана, злой рецензии? Из-за денег? Уязвленной гордости? Все это стало пустым и далеким.
