Раньше она была готова кому угодно перегрызть глотку за свою семью, а сейчас грызть глотки ей приходилось за себя.
Она не могла остаться обиженной женщиной, способной терпеть унижения со стороны мужа. Она должна была постоять за себя, дать отпор. И она сделала это.
В роскошном красном платье, во всеуслышание опозорив неверного мужа, она уходила из этого зала победительницей.
– Ольга Владимировна, несколько комментариев.
– Что Вы скажете касательно заявления Вашей свекрови?
– Никогда не обманывайте жен, – бросила я, пробираясь через толпу журналистов.
Возможно, стоило остаться в зале, сохранить лицо семьи и фирмы, дать комментарии и попытаться все уладить.
Так бы сделала настоящий профессионал своего дела Ольга Миролюбова. Но за последний месяц на передний план во мне вышла женщина. Оля. Та самая, которая плакалась свекрови после разрыва с мужем и сейчас обязана была поддержать ту, что стала ей матерью.
– Галина Яковлевна, – я поймала женщину, когда та садилась в такси. – Постойте!
– Оля, прости меня, – по ее щекам текли слезы, смывая яркий макияж. – Я создала тебе кучу проблем этой выходкой!
– К черту! – я подалась вперед, чтобы обнять свекровь. – Он это заслужил. А я со всем разберусь, не переживайте. Куда Вы уезжаете?
– Мне нужно немного побыть одной. Со мной все будет в порядке, обещаю.
– Не теряйтесь, умоляю Вас. Пишите мне и звоните. Хорошо?
– Обещаю, – женщина любовно поцеловала меня, глянула через плечо, где из здания галереи как муравьи выбирались журналисты, прыгнула в такси и уехала подальше от центра города.
Раньше толпы с фотоаппаратами и микрофонами ко мне подбежал Борис.
Он накинул на меня шубу, которую я оставила в зале, и одним гневным взглядом отодвинул всех журналистов на метр от нас.
– Уезжаем, – шепнул мужчина. – Где машина?
Я кивнула в сторону припаркованного спорткара, не сводя взгляда с дороги, по которой несколько секунд назад умчалась моя свекровь.
Все было как в тумане.
Отмахиваясь от журналистов, мы сели в машину, я едва смогла выехать с парковки, чтобы не задавить особенно активных писак, которые так и норовили броситься под колеса.
На бешеной скорости, не разбирая знаков по пути, мы доехали до одного из спальных районов, и только там я отпустила педаль газа, которую вдавливала в пол все это время.
– Ну и вечер… – Борис откинулся на спинку пассажирского сидения. – Тебе удалось поговорить с мамой?
– Нет, – я соврала. Сама не знаю почему.
– Я не понимаю, что на нее нашло. Наговорила какой-то ерунды со сцены! Папа сразу ушел. Я ничего не понимаю!
– Борь, она правду говорила, – я подняла взгляд на мужа и кивнула в ответ на его отрицательную реакцию. – У твоего отца есть вторая семья в Италии. А у тебя брат Рафаэль, ему, кажется, тридцать пять.
– Ты все знала?
– Только про семью, – тихо отозвалась я. – Галина Яковлевна рассказала, когда попала в больницу. Из-за этого она туда и попала…
– Ты знала и не сказала мне? – мне было нечего ответить мужу. – Оля, как ты могла? Мы же семья! Они моя семья! Это мои родители, я имел право знать!
Мужчина от накрывающих с головой эмоций переходил на крик.
Я понимала, что он чувствует, понимала его обиду.
Но мое эмоциональное состояние, и без того находящееся на волоске от нервного срыва, просто не могло такое выдержать.
Взорвавшись, я ударила по рулю, оглушая район пронзительным сигналом.
– Какого черта ты что-то мне предъявляешь?! Может, наорешь на своего отца, который живет на две семьи? Или предъявишь что-то своей матери, которая посчитала нужным рассказать все это дерьмо невестке, а не родному сыну? Что ты хочешь от меня?! Я беременна, я на взводе! Моя семья едва не разваливается, а я ко всему прочему должна заботиться о семье твоих родителей!
Слезы градом покатились по щекам.
Я снова дала им волю, позволила себе чувствовать, позволила себе плакать.
Изнутри трясло от обиды, боли и… страха.
Я боялась. Боялась за себя, за свое эмоциональное состояние, за ребенка. Боялась, что через двадцать лет буду на месте своей свекрови. Одинокой, разбитой, оставленной.
Борис молчал.
Тяжело дыша, он смотрел на безлюдную улицу через лобовое стекло автомобиля.
Я не ждала от мужчины каких-то слов, сказано было и так слишком много. Да он и не собирался ничего говорить…
Отстегнув ремень безопасности, он открыл свою дверь.
– Куда ты собрался? Борис?
Я вышла из машины следом за мужчиной в попытках докричаться до него.
– Сядь в машину и поедем домой. На улице жуткий холод!
– Поезжай одна. Я приеду завтра.
– Борис, не говори ерунды!
Я не успела договорить, потому что мужчина сделал шаг вперед, оказавшись в свете фар.
Он выглядел холодным, безразличным, неживым. На его лице не читалось ни единой эмоции.
– Поезжай домой, – ледяным голосом произнес он. – Так будет лучше.
Я хотела сказать что-то еще, но силуэт растворился в темноте. Оставалось только кричать в закрытой машине, насилуя собственные барабанные перепонки, и что есть мочи бить по рулю от переизбытка эмоций.
Глава 4
Таких эмоциональных ночей в моей жизни не было, пожалуй, никогда.
Я вернулась в дом ближе к полуночи. Одна. Совершенно разбитая и опустошенная.
Перед этим я исколесила всю Москву на два раза, лишь бы максимально оттянуть момент возвращения в пустые стены.
Я разбила телефон Галины Яковлевны, но та решительно мне не отвечала. Несколько раз звонила мужу.
Борис трубку брал, чтобы не волновать и без того взволнованную меня, но каждый раз сухо отвечал, что с ним все в порядке и что вернется он под утро.
Стоило бы задаться вопросом, где и с кем мой муж, но это почему-то волновало мало. Я была уверена, что он не станет изменять после произошедшего между нами. А если и станет… Какая к черту разница?
Я, возможно, ношу ребенка не от него, так что в нашей семье изменой больше, изменой меньше…
Отношения с мужем волновали меня сейчас в последнюю очередь.
– Маме нужно перестать нервничать, – я гладила ладонью плоский живот и разговаривала со своим отражением в зеркале, чтобы окончательно не сойти с ума от собственных мыслей. – Папа объявится завтра утром, а бабушка с дедушкой со всем разберутся сами.
С этими словами, запив таблетку успокоительного стаканом воды, прямо в вечернем платье я откинулась на заправленную кровать и устало прикрыла глаза.
