— Умеешь! — безжалостно ответил Аид. — Показывай! Противоядие будет чуть позже. Потерпишь!
Сжав зубы, что бы застонать от боли, Гермес потер раму, и зеркало открыло проход в спальню Персефоны.
Аид мельком глянул внутрь — Персефона лежала, свернувшись клубочком, и, кажется, всхлипывала — и толкнул мнимую Гекату внутрь. Потом на мгновение обернулся, схватил табличку с портретом Деметры и шагнул сквозь стекло.
5
Персефона
У Владык тоже бывают плохие дни.
У Персефоны он с самого начала не задался, и всё никак не хотел заканчиваться. Вот уже вроде со всем разобрались, отправили бесчувственного Ареса в покои, и с Минтой вышел долгий тяжёлый разговор, и Аид уже должен был вернуться, так что можно было отдохнуть и порадоваться, что бесконечный день наконец-то заканчивается — но не тут-то было!
Царица едва успела отослать слуг, как в покои ввалился злой Арес с шишкой на голове. Первым делом он предъявил претензии насчёт амфоры, и Персефона, мобилизовав все свое хладнокровие, повторила озвученную версию про Афродиту. Надолго хладнокровия, естественно, не хватило, и беседа ожидаемо превратилась в обмен упрёками.
Обычно у них с Аресом именно так и бывало. Он был слишком горяч, чтобы молча выслушивать обвинения, и если царице не удавалось вернуться к прежнему, хладнокровно-презрительному, тону, он избивал её, а потом брал силой. Порой Персефоне даже казалось, что он вообще ничего не хочет, пока не впадёт в неистовство.
И в этот раз ни свежеприобрётенная шишка, ни Аресовы притязания на олимпийский трон не изменили существующий порядок вещей.
Когда он получил своё и ушёл, Персефона ногой спихнула с ложа измятые простыни, свернулась клубочком и разрыдалась от злости. Наверно, она и заснула бы так, не снимая изодранного одеяния и уткнувшись носом в подушку, набитую душистыми травами — что порой у неё случалось.
Но у кого-то были другие планы.
Огромное зеркало, стоящее рядом с ложем, засветилось, и царица едва успела отползти в сторону — из зеркала вылетело чьё-то растрёпанное визжащее тело. Следом заскочил хищно озирающийся Аид с хтонием в одной руке и глиняной табличкой в другой. Персефона не успела ничего сделать, даже ничем не прикрылась — и его тёмные внимательные глаза удивлённо расширились:
— Ужас, что с тобой…
Царица дёрнула плечом:
— Арес! — она спешно достала из воздуха моток ткани, обмотала вокруг себя, как самая простая афинянка, закрепила гранатовой брошью, швырнула обрывки и предыдущего одеяния на пол и насухо вытерла глаза.
Всё это время Аид стоял и странно смотрел на неё:
— Прости, — сказал он наконец. — Наверно, я зря тебя оставил… Извини.
Персефона отмахнулась: она решительно не понимала, в чём, собственно, проблема, и с чего бы ему вместо разведки на местности сидеть и охранять её от Ареса. Пожалуй, ей было даже немного неловко, что бывший царь увидел её в таком состоянии.
Кстати, кого он к ней притащил?
— Вместо своих извинений сказал бы лучше, кого ко мне приволок! — фыркнула Персефона. — В смысле, я рада, что тебе жаль, но уж очень интересно…
— Да всё в порядке, — усмехнулся экс-царь и зачем-то начал шарить по карманам своей варварской куртки. — Гермес! Тебе повезло.
Аид потормошил вяло лежащее тело, влил ему в рот какую-то жидкость из маленького пузырька и начал рассказывать:
— Я сначала пошёл к Танату, не дождался и решил к Гекате сходить. А там это.
Персефона придирчиво осмотрела «это» и недовольно спросила:
— А зачем нужно было тащить Гермеса ко мне?
— Затем, что он не просто так там ошивался. Он маскировался под Гекату.
Царица не оценила его торжественный тон. Она решительно не понимала, как талантливый, но не всесильный Гермес может изображать Трёхтелую. Но Аид объяснил — показал амулеты, клочки одеяния, и царице сразу стало как-то не по себе.
Вот тут ей следовало взять себя в руки и прикинуть, как много мог узнать Арес и чем ей это грозит, но думать об этом почему-то не хотелось. Хотелось выгнать всех из своих покоев и свернуться на кровати клубочком, оплакивая себя, дочку, Гекату…
А вот Аиду явно хотелось расследовать. Он хищно смотрел на икающего после зелья Гермеса, нетерпеливо ожидая, когда тот придет в себя, и, не имея возможности допрашивать пленника, задавал вопросы Персефоне:
— А как давно он исчез?
— Наверно, с полсотни лет, — прикинула царица. — Думаешь, всё это время он был Гекатой?
— Ну что? — Аид склонился к Гермесу, пощелкал пальцами перед его лицом. — Думаю, да. И он, наверно, знает много твоих секретов. Надо же, какая замечательная трава, до сих пор пробирает. Надо ещё парочку богов изловить.
Персефона пожелала подробностей. Ну не хотела она, не хотела верить в то, что её самая близкая подруга — переодетый Гермес. Она же всегда была рядом, они же столько пережили вместе. А сколько секретов она знает!
В тёмных глазах бывшего Владыки причудливым образом смешались досада и злорадство. Ну, это не считая тьмы Тартара, конечно.
Он несильно, почти дружески ткнул Психопомпа в бок:
— Ну что, рассказывай. Как ты дошёл до жизни такой и где Геката. Она нам нужна.
Гермес поднял на Аида тяжёлый взгляд — как будто и не осталось ничего от того вечно юного бога, который не представлял жизни без краж и весёлых розыгрышей — и буркнул:
— Её больше нет.
— Нет, а можно всё-таки поподробнее, — резко сказала царица.
Кажется, она знала, куда он клонит. И это направление ей не нравилось. Только задумываться об этом не хотелось.
Гермес устремил на неё сумрачный взгляд:
— Её нет.
Аид возвёл глаза к потолку:
— Эта дурацкая маскировка тебе не на пользу! «Подробнее» это не значит «предложения из двух слов»! Тебя же не Афродита спрашивает! А твоя собственная царица! Сейчас она покажет тебе кузькину мать, а я помогу.
Персефона не стала уточнять, что такое она должна показать (с таким-то названием оно должно быть по-настоящему жутким), и ограничилась натренированной на аресовых любовницах многообещающей улыбкой.
Улыбка получилась через силу, но так вышло даже страшнее.
Гермес отвёл глаза:
— Я ей не служу.
— Прекрасно! — прищурился бывший подземный царь. — Значит, у тебя есть другие хозяева? Которые расправились с Гекатой и нарядили тебя в её тряпки, чтобы контролировать Персефону. Но ты ведь не от хорошей жизни участвуешь в этом дурацком заговоре? Я понимаю, на олимпийцев, на мать, на отца тебе, может быть, наплевать, но…
— Имена, — перебила его Персефона.
