— Между прочим, — заявил Аид с видом оскорбленной невинности, — я с Персефоной ещё не спал и потому не понимаю, куда ты клонишь.
— Вообще-то по материнской линии ты её двоюродный дедушка, — фыркнула Геката. — Кстати, по отцовской ты можешь быть дядей. Но Персефонасама на этот счёт не уверена.
— Ох ты ж мать… — пробормотал Владыка, потому, что из намёков Гекаты выходило, что отец Макарии, возможно, не Арес, а Зевс. — А ты точно… не выдаёшь желаемое за действительное?
Он прибавил несколько скифских слов, хотя, вообще-то, догадаться, ни разу не видя Макарию вживую и зная о ней только со слов Персефоны, было достаточно проблематично. Юная царевна тут же заинтересовалась незнакомыми словами, Аид их любезно перевёл и тут же получил от Гекаты за то, что учит ребёнка дурному.
— Дядя Аид пообещал научить меня драться на топорах! — заступилась за него царевна.
— Чему бы хорошему научил, — проворчала Геката тоном старой нянюшки.
— А что плохого в топорах? — поразилась Макария. — Там что, тоже эта… как там её… а! Вспомнила! Фаллическая символика?
Аид тихо рассмеялся; Геката развела костёр (он совершенно не грел) и они втроём сели у огня. Правда, Макария смогла просидеть спокойно от силы пять минут, после чего полезла на ближайшее корявое дерево — не то высматривать остальных, не то устраивать им ловушки.
С обсуждением серьезных вопросов Геката с Аидом решили подождать до того момента, пока не выберутся из чрева войны, а говорить о Персефоне не хотелось из-за подозрительно тихого и ненавязчивого присутствия Макарии на дереве. Кто-кто, а она бы точно с удовольствием послушала сплетни о матери, но… такие вещи, как «у Персефоны что-то не в порядке с весной», «после смерти дочери она изменилась до неузнаваемости», «она превратила Подземное царство в некроджунгли» и прочее, прочее, для её ушей явно не предназначались.
Поэтому они говорили об Аресе.
— …он до сих пор надевает шлем с перьями и ходит по подземному царству в полной уверенности, что тот делает его невидимым, — рассказывал Аид. — Дергает Таната за крылья, щупает баб, раздевает царицу и в целом ведет себя как дебил. Гермеса он запугал, тот слышит об Аресе и сразу начинает трястись от страха и ненависти. И, знаешь, Гермий уже не тот. Он сломался. Мне кажется, он до сих пор не может простить себе то, что Арес тебя проглотил. Он поклялся Неистовому в верности, но эта верность не стоит ни гроша. Удивляюсь, почему Психопомп до сих пор не в Стиксе.
— Он всегда умел обходить клятвы, — ровно сказала Геката, отстранённо наблюдая за тем, как Макария, сидя на толстой ветке, закрепляет на другой ветке веревку с петлей на конце.
— Не надо, Геката, — покачал головой Аид. — Подожди с выводами. Тебе было бы легче, если бы он оказался в Стиксе?
Богиня колдовства задумчиво потеребила вуаль:
— Ну, мне не так уж прямо тяжело, просто он мог бы делать хоть что-нибудь, а не отсиживаться в кустах. В смысле, в моем дворце.
— Ты требуешь от него невозможного, — сказал Аид. — Ты хочешь, чтобы он ввязывался в битву, где у него не будет ни единого шанса.
— Но ты же ввязываешься в такие битвы…
— И это традиционно выходит боком и для меня, и для моего мира, и для всех остальных, — фыркнул Аид. — И потом, что-то я не заметил, чтобы ты испытывала ко мне какие-нибудь чувства из арсенала Эрота.
— Это потому, что я ещё не рехнулась, связываться с тобой, — полные алые губы Гекаты чуть тронула улыбка. — Ты ненормален от слова «совсем». Тебя даже мойры не смогли вынести. Не помнишь, Крон не ронял тебя, когда ел?..
Пожалуй, слова Гекаты прекрасно вписались бы в лексикон Деметры, но у той никогда не нашлось бы для него столько гордости.
— Не помню, — рассмеялся Владыка. — О, кстати! Слышала бы ты, какие дифирамбы мне пела Плодородная! Но ладно, об этом потом, а то Макария что-то притихла, и меня это слегка нервирует.
— Она всех нервирует, — вполголоса сообщила Геката, оглядываясь на дерево призрачным телом. — Кстати, вы чем-то похожи. Она тоже… не видит берегов.
— Конечно, не вижу! — завопили с дерева, — потому, что их нет! И моря нет, и даже рек нет! Тут либо Аресы дерущиеся, либо поля с башнями — три этажа и с десяток монстров, либо лес из пяти деревьев. Как можно жить с таким бедным внутренним миром?!
— Не представляю, — фыркнул Аид, вставая. — Макария, на кого ты охотишься? Если на Фобоса, эта верёвка его не выдержит.
— Я хочу украсть у него топор, — поделилась своими планами маленькая царевна. — Смотри, он подходит к дереву, и в этот момент на него падает…
Она спрыгнула с дерева и принялась объяснять устройство ловушки.
— Мне кажется, нужно мыслить более глобально, — заявил Аид, дослушав план до конца. — Предлагаю…
Он извлёк из воздуха лист пергамента и принялся вдохновенно чертить.
14
Деметра
Деметра уверенно двигалась к выходу из Подземного мира. Не сказать, что она так часто спускалась в этот жестокий, негостеприимный мир, чтобы запомнить дорогу — о нет, просто она чувствовала дыхание верхнего мира. Его цветы, деревья и травы взывали к ней, своей госпоже, и она просто откликалась на этот зов — а вся заполонившая Подземный мир мерзость, все эти полудохлые животные, умирающие папоротники, болота, полные муравьёв, напротив, стремились убраться с её пути.
Кора, её милая доченька, шла рядом с ней. Деметра не могла не признать, что за тысячу лет та изменилась не в лучшую сторону. Озорные зелёные глаза потемнели и чуть потускнели; раньше они лучились любовью ко всему живому, сияли любопытством и жаждой жизни, а теперь в них застыла печаль и холодная решимость. Пухлые губки складывались не в улыбку — в тонкую линию, а щечки напоминали не нежный персик, а белоснежный мрамор. Из движений исчезла грация молодой лани — точные, выверенные движения Персефоны заставляли вспомнить когда Афину, а когда и Таната.
Это был яд Подземного мира — он струился в её крови, он заставил потемнеть её медового цвета волосы, он похитил её румянец, её улыбку и её невинность. Подземный мир стоило ненавидеть хотя бы за это. Хотя во всех остальных отношениях он заслуживал не столько ненависти, сколько презрения.
Пока они выбирались из Подземного мира, Персефона молчала. Смотрела перед собой невидящим взором, сжимала побелевшие пальцы на плече Минты, и послушно шла за Деметрой. Но стоило ей ступить на траву верхнего мира, подставить бледную кожу под нежные рассветные лучи, ощутить на своих щеках свежий ветерок с ароматом душистых трав, и она, кажется, начала оживать — отпустила Минту, потёрла руки и улыбнулась:
— Ну что, дорогие мои, я снова свободна!
— Да, доченька, ты снова свободна, — проворковала Деметра, обнимая Кору за плечи. — Свободна от мужа, от этого ужасного мира, от этого ужасного жребия…
