Деметра выла, и Артемиде тоже хотелось выть.
Еще сначала хотелось бросить все и сбежать, потом — снова бросить все, но уже в лицо Афродите. Но что делать с Персефоной, которая до сих пор не пришла в себя? Может, отнести её к источнику Канаф, снова вернуть ей невинность, сказать, что ничего не было? А что тогда делать с Аресом, он непременно начнет хвастаться своим «подвигом».
Артемида пыталась заставить не думать об Аресе, но мысли сами возвращались к тому, что он сделал. Как он обошелся с её подругой.
Как Афродита с ней обошлась.
Минуты тянулись все медленнее, ничего, решительно ничего не отрывало её от мрачных мыслей, и когда в чулане за стеной началось подозрительное оживление, Артемида почувствовала облегчение чуть ли не на физическом уровне.
А уж когда она услышала голос Персефоны, с её плеч свалилась гора размером с Олимп!
— Эй! Кто-нибудь! — кричала подруга. — Откройте! Откройте!
Артемида достала связку ключей, сняла и отбросила в сторону висячий замок и распахнула дверь. Персефона сидела, поджав под себя ноги, с выражением мрачного выжидания на лице; всхлипывала во сне упившаяся самогона Амфитрита; странно ласково улыбалась Геката (хотя, казалось, чему бы ей улыбаться), а Гера сидела в небрежной позе, намотав на руку цепь, и разглядывала собственные ногти.
— Артемида, — безо всякого удивления констатировала подземная царица. Видимо, остальные пленницы уже рассказали, кто её сторожит. И сейчас подруга наверняка уже приготовила речь, призванную уговорить ее, Артемиду, бросить Концепцию и перейти на сторону сопротивления. ещё и упрекать начнет за бездействие. Как Деметра.
Охотница напряглась в ожидании — мысли о побеге и об источнике испарились, сменившись мыслями о долге.
Но Персефона почему-то улыбнулась:
— Артемида, может, ты перестанешь изображать Геру, поймавшую Зевса за изменой…
— Минуточку! Я бы попросила! — возмутилась упомянутая, отрываясь от созерцания ногтей.
— … и принесёшь мне ведро воды? Жутко хочу помыться.
— Помыться? — неуверенно переспросила Артемида, понимая, что Персефона вовсе собирается в чем-то её упрекать, и да, она действительно нуждается в горячей ванне.
Охотница выдохнула, и волна облегчения смыла все мысли о долге. Да и какой тут может быть долг, она же не нанималась вечно поддерживать эту ненормальную в своей кровожадности Афродиту.
— Да, я хочу воду и голову Ареса, — усмехнулась подземная царица. — И немного нектара, если такое возможно. Самогон у Гекаты шикарный, но раны не заживляет.
— А ты случайно не хочешь сорвать Концепцию? — уточнила Артемида, решившись. Она достала ключи и протянула их подруге. — А то я бы присоединилась.
— Вот это совсем другой разговор! — завопила Гера, бросая цепь.
Персефона тонко улыбнулась, забрала ключи, после короткого подбора отомкнула оковы, передала связку Гере и потерла следы на запястьях.
— Идея Концепции, конечно, хорошая, — рассказывала тем временем Артемида, внимательно наблюдая за дверью (вдруг кому-то придёт в голову проведать узниц?). — Но Афродита, она же совсем ненормальная. Как она могла так с тобой поступить? Я вовсе не хочу, чтобы эта чокнутая возглавила Олимп! Пусть лучше Зевс, он хоть и любит все, что шевелится, но, по крайней мере не заставляет Ареса кого-то насиловать на глазах у его близких.
— Да, он не очень любит больше, чем вдвоём, — со знанием дела сообщила Гера. — Мне так и не удалось уговорить его на оргию с Посейдоном и Амфитритой.
Артемида поперхнулась. После возвращения из Подземного мира царица Олимпа и так переменилась до неузнаваемости — больше всего её новые манеры, как ни странно, походили на манеры той озабоченной нимфы, которую они с Афиной превратили в траву — но уговаривать Зевса на оргию! Это уже ни в какие рамки! Артемида могла представить в такой ситуации кого угодно, но только не Геру, о чьем ревнивом нраве на Олимпе ходили легенды.
— Мне кажется, это нормально, — неожиданно поддержала тему Геката. — Знаешь, как часто мне попадались мужчины, для которых три тела — это слишком много? На словах все герои, а как дойдёт до дела, их то смущает, это смущает, а однажды вообще, оставь одно тело, а два других пусть ждут в коридоре!
— Да ладно?! — возмутилась Гера. — Это кто такой нежный?!
— Да был один смертный…
— Гера! Геката! — развеселилась Персефона. — Не забывайте, что с нами богиня с девственным обетом, и разговоры о мужиках…
— Ну, пусть, — смущенно сказала Артемида.
От этих разговоров ей действительно было немного неловко — и ещё странно. Казалось, что общего могло быть у Царицы Олимпа и трехтелой подземной ведьмы, которую, по слухам, немного побаивались сами подземные? Но нет, болтали, как давние подружки. И это притом, что, по мнению Артемиды, с царственной Герой вообще невозможно было нормально общаться — и из-за её пафосных манер, и из-за того, что все разговоры рано или поздно сводились к Зевсу с его изменами.
— А теперь поговорим о деле, — сказала Персефона, когда они освободились от оков и совместными усилиями разбудили Амфитриту.
— В первую очередь нужно найти и спасти Посейдона, Зевса и остальных, — сонным голосом предложила Морская Владычица. — А потом, объединенными силами, напасть на Концепцию.
— А это зависит от того, чем сейчас занимается Афродита, — возразила Персефона. В её голосе чувствовалось нескрываемое раздражение. Кажется, подруге тоже хотелось броситься на спасение (кого, Зевса, что ли?), но она сдерживалась. — Пока мы их спасаем, она может претворять в жизнь Концепцию. Или, может, уже — и придётся тебе, Геката, срочно дорабатывать своё зелье.
— Зелье? — переспросила охотница. Она откровенно не понимала, что это за зелье, и чем оно может помочь, если Афродита реализует свой план, доберется до свитков Судьбы и перепишет их так, как ей хочется.
— Потом объясню, — отмахнулась Персефона. — Это наш запасной план. Так что с Афродитой?..
— Если она приступила к реализации Концепции сразу после того, как мы заперли вас в чулане, — прикинула Артемида, — значит, она будет занята ещё не меньше шести часов. Афина составила очень сложный ритуал на крови и ихоре Владык, там одна подготовка занимает часов двенадцать. Ну, вы знаете этот её перфекционизм. Надо учесть то, учесть се, положения звезд, ветер, погоду, а то вызовет не все свитки и останутся ещё мужики, кроме нее.
— В каком это смысле — «кроме нее»?! — вскинулась Гера.
Остальные потрясенно молчали, и Артемида решила пояснить:
— Когда Афродита перепишет все свитки скопом, она возьмёт свой собственный, сделает себя Владыкой Олимпа и припишет себе фаллос. Чтобы, так сказать, быть единственным мужчиной и в качестве своей милости давать всем возможность оставить потомство. И тем самым держать в узде всех непокорных. Чтобы те, кто не хотят повиноваться, не имели возможности зачать.
